Ксения Букша - Счастье-то какое! (сборник)

Мать помогает отцу припорошить тяжелые узоры, ошалевшие от холода. Выбивалка с кручеными лопастями прыгает ритмично в руках. Что-то повалило, швырнуло в сугроб, Лёша рядом погрузился с радостным воплем. Мама смеется и не спеша убегает от недолетающих белых комьев. Висим вдвоем на ней, хватаем за руки, за ноги, но повалить не можем. Болтаемся и загребаем полные валенки снега.

В «Икее» сидит ошарашенный. Все улыбаются, вежливые. Идет сосиску покупать. Ест и не верит. Нет команд, никуда не спешим. Можем сидеть просто так. Вокруг люди. Они суетятся, покупают полки, тарелки, ссорятся из-за формы чайных ложек. Золотое отцовское заменяем икеевским. Ни отца, ни кресла давно не жаль. На нет и суда нет.

Лёха с мамой сидят в новеньком кресле, на другом конце комнаты, обнявшись. Балкон мутно светится за спинами последним вечерним молоком. Сонные скомканные снежинки иногда мелькают зигзагами, приближаясь к окну. Комната наполняется синими и белыми частицами. Знаете такие? Когда воздух распадается на крупники – белые, серые, фиолетовые, – раскладывается на молекулы. И они как взвесь парят, наполняя комнату. Сумерки как наступают? Медленно из стакана выливается раствор, просачиваясь сквозь занавески, заполняя всё вокруг. Всё больше, больше, гуще. Корпускулярная структура света – вся перед вами, и одновременно волновая. Сначала эти атомы у ног, незаметно колышутся узором ковра. Испаряются, быстро доходят до горла, и ты захлебываешься, незаметно тонешь. Пиксели выходят на первый план, мигают, нужно сосредоточиться, чтобы обратно вернуть комнате, пианино, лицам четкие границы.

В сумерках его лицо расплывается, и только угадывается непривычное ему самому умиротворение, от которого за год отвык. Мама рядом. Волны их спокойствия докатываются и до меня. Волосы на ее голове – седоватым ежиком. Домашним, доверчивым. В руках игрушечная сова из «Икеи», которая надевается на кисть и оживает – для кукольного театра. И у брата такая.

Лёшина сова, покачиваясь уверенной походкой, замирает перед маминой.

– Барышня, можно с вами познакомиться?

– Ой, это так неожиданно, – застыв в созерцании (непременно стоя на краю набережной, едва дотрагиваясь до поручней и смотря на морскую вечную гладь).

– Чего же здесь неожиданного, молодой человек хочет познакомиться с девушкой?

– Знакомьтесь, пожалуйста. Какая у вас форма красивая!

– Да что вы. Разве это – красивая? Вот у нас в части расшивали, дембельки делали, медали за службу на Кавказе прикалывали, – Лешина сова машет крылом и делает несколько шагов вдоль набережной на краю кресла.

– Так разве расшитая форма благороднее становится от того, что расшита?

– Не становится, вы правы. Я рад, что вы так считаете, а то я начал думать, может, это здорово – приехать со службы – нарядный! Франт!

– Да, и город будет в подарок? – мамина сова смотрит внимательно.

– Откуда вы знаете это выражение? Слышали уже, да?

– Слышала. Вы тоже ждете город в подарок?

– Нет, не жду. А может, и жду, пока непонятно, – вечер беззвучно накатывает волнами и шумит бризом.

– Какой вы таинственный. Мне никогда вас не понять, ведь вы в армии служили.

– Да нет там ничего, чего понять нельзя.

– Нет, есть! Вы и сами знаете, просто из скромности молчите.

– Какая вы понимающая девушка, не часто такую встретишь.

– Ах, ну что вы! Вы мне льстите.

– Нисколько. Вы выйдете за меня замуж?

– Конечно, с удовольствием. У моей подруги сын служил, и все так переживали. А теперь гордятся.

– Чем же тут гордиться? – сова пританцовывает, двигаясь в такт одной ей слышимой песне.

– «В этой жизни отслужить не ново, но косить, конечно, не новей!» – это из их переписки.

– Я догадался, из чьей это переписки, – в квартире совсем темно. Разноцветные частицы слились в плотный наливной вечер, с узором ковра на дне.