Ксения Букша - Счастье-то какое! (сборник)

– У-у-у! У-у-у! – мычит от боли Леся, когда медсестра в очередной раз поправляет мочеприемник. Пластмассовая трубка грубо царапает уретру, и от боли Леся может только мычать.

– Всё, уже всё, – говорит медсестра.

– Отвяжите меня, – вырывается у Леси жалобный хрип.

– Это еще зачем? – беззлобно отвечает медсестра.

– Тогда пить дайте.

– Вечером пить, сейчас пока лежи так.

Медсестра поправляет простыню, которой укрыта Леся, и уходит куда-то.

Леся лежит в реанимационном отделении областной психиатрической больницы города Екатеринбурга. Вот уже три дня как она вышла из комы. Леся лежит абсолютно голая, обездвиженная, привязанная к койке. К ней никого не пускают. Да она и не хочет никого сейчас видеть. Ноги у Леси перевязаны бинтами – за десять дней комы на пятках образовались пролежни.

Еще через четыре дня Лесю переводят из реанимации в общее отделение. Там ее навещает мать.

– Андрей просил не ругать тебя, поэтому я тебя хвалю. Молодец! Ты всё сделала правильно! – саркастически произносит мать, поправляя на сильно исхудавшей Лесе спадающий с плеч больничный халат.

Сил плакать у Леси нет. Она лишь пытается отвернуться от матери, но мать не дает ей этого сделать.

– Куда? На меня, на меня смотри, я сказала! Что ты с собой сделала? На кого ты их решила кинуть? Ты сама их родила! Я тебя ноги раздвигать не заставляла и рожать их не заставляла! Ты сама решила рожать! А раз уж решила, так будь добра – дорасти их хотя бы до восемнадцати, а там уже делай с собой что хочешь! Ты бы видела, как Андрей перепугался, когда тебя там на кухне увидел…

Леся тяжело вздыхает, встает и медленно, по-старушечьи уходит в палату.

Еще через две недели к Лесе приходит незнакомая Лесе медсестра, приносит ей халат, ночную рубашку, резиновые сапоги и ватник. Она ведет Лесю в душ, а затем заставляет переодеться в принесенное. Леся покорно переодевается, и медсестра отводит Лесю в другое здание – в отделение номер два. Там Лесю кладут в «острое», в наблюдательную палату на восемнадцать человек. В палате стеклянная дверь, и в туалет выпускают по расписанию. Сначала Лесе кажется, что она попала в ад. Вокруг нее девушки, женщины и старухи всевозможных мастей стонут, бормочут, выкрикивают что-то невнятное, не обращая внимания на окружающих. От них от всех ужасно пахнет мочой. Леся тоже хочет закричать, но к ней подходит медсестра и говорит, что ей нужно сделать укол. Леся послушно задирает рубаху и подставляет синюю от уколов ягодицу. Через пять минут мир начинает плыть вокруг нее. Леся засыпает.

Следующие полтора месяца Леся спит. Иногда она просыпается, чтобы поесть. Иногда вяло отвечает на вопросы пришедшего на обход врача. Иногда к ней приходит мать, и Леся точно так же вяло отвечает на вопросы матери. Когда мать приносит еду, Леся тут же в коридоре на скамейке жадно ее съедает. Мать часто плачет, но Лесе всё равно. После еды ее начинает клонить в сон, и она ждет, когда мать уйдет, чтобы поскорее вернуться в палату. Леся уже не чувствует запаха мочи. Наверняка от нее от самой теперь пахнет так же, моют их здесь крайне редко, но Лесе плевать. Какая разница, как от нее пахнет, если от других пахнет не лучше?

Через полтора месяца Лесю переводят в другую часть отделения. «На тихую половину», как говорят здесь. В отделении есть душ, в котором можно мыться хоть каждый день, есть общая комната с телевизором, нардами и книгами, разрешены телефоны и прогулки по два часа в день.

«Скры! Скры!» – кричит большая черная птица, сидящая на ветке. Леся идет по зачарованному лесу. Под ногами у нее хрустит первый снег. Небо впервые за много дней прояснилось и сияет, как после стирки в голубизне. На самом деле это никакой не зачарованный лес, а всего лишь сосновый бор, который окружает психбольницу. Но Лесе всё равно кажется, что она в глухом лесу, что еще секунда, и прямо к ней навстречу выйдет огромный лось или пробежит мимо лисица. Какие там животные есть еще в лесу?

Леся выходит на аллею. Мимо нее проходят двое – медсестра и маленькая девочка лет семи. Медсестра крепко держит девочку за руку, ведет ее в детское отделение, по всей видимости. На девочке темно-синий пуховик и белые колготы. Девочка послушно идет за медсестрой и смотрит перед собой. Маленькое детское сумасшедшее личико. Леся ежится. С ней в остром отделении лежала двадцатилетняя девушка, Надя, хроник. В психушку она попала в пять лет из детского дома и, скорее всего, не выйдет из нее никогда. Никогда не познает мужчину, не родит детей, не сходит в магазин, не купит Мишку Барни дочери, не пойдет в выходные в парк с детьми… А Леся здесь не навсегда. Марк Вадимович говорит, что такое может случиться со всеми, никто от этого не застрахован. Даже следователю, который приходил по Лесину душу выяснять обстоятельства ее суицида, ответил за Лесю: «У нее была депрессия. Это точно такая же болезнь, как и все остальные!» Лесе тогда понравились слова врача. У нее была депрессия. Она была больна. А сейчас Леся почти здорова. Скоро она выпишется и поедет домой. Марк Вадимович говорит, что она – молодец, быстро идет на поправку. А еще говорит, что когда Лесю привезли в реанимацию, она уже не дышала и бог дал ей большой кредит – подарил вторую жизнь.