Анна Берсенева - Коктейльные вечеринки

Крастилевский оперся ладонью о пол, стал подниматься, охнул, схватился за спину, пошел, прихрамывая, к двери. Маша молча смотрела на это.

Дверь закрылась тихо, как будто тоже с опаской. Кирилл обернулся к Маше.

– Ты в порядке? – спросил он.

Вряд ли то, как она сейчас выглядит, называется порядком. На коленях ссадины, на икрах царапины, на щиколотке сизое пятно, а что на голове творится, лучше даже не представлять.

– Ага, – кивнула Маша.

– Я могу уйти?

Она снова кивнула. Кирилл смерил ее внимательным взглядом и пошел к двери. Она чуть не крикнула, чтобы он не уходил, потому что ей страшно оставаться одной, и, может, Крастилевский дождется, пока он уйдет, да и вернется снова. Но выкрикивать глупости было стыдно.

Дверь за Кириллом закрылась. Маша услышала, как он спускается по наружной лестнице в сад.

И в ту же минуту ей стало не просто страшно – ее охватил панический ужас. Никогда в жизни она такого не испытывала! Руки дрожали, зубы стучали, ноги не держали ее. Маша не закричала в голос только потому, что Кирилл мог услышать, как она орет, и это был бы уже не просто стыд, а стыдное стыдобище. Но слезы сдержать все-таки не смогла и, сев на табуретку в дальнем углу комнаты, трясясь, будто в лихорадке, заплакала так, что майка в одну минуту промокла чуть не до колен, потому что соленые ручьи стекали со щек и подбородка.

Как ни странно, мысли ее при всем этом были ясны, как ключевая вода.

Любовь!.. Маша передернулась от этого слова, даже не произнеся его вслух. С ним, с ним было связано все бессмысленное, бестолковое, просто глупое, что происходило в ее жизни. Забывала все, чему училась, становилась глуха и слепа, не могла распознать манипулятора такого явного, что его распознал бы даже младенец, теряла разум, волю, себя… Да пропади она пропадом, эта любовь!

Из-за клацанья зубами, шмыганья носом, шума в ушах и прочих неприятных физиологических явлений она не сразу расслышала стук в дверь – не в ту, что выходила на внешнюю лестницу, а в противоположную, которая вела внутрь морозовского дома. Стук повторился, уже погромче. Крастилевский не мог бы подняться в мансарду изнутри дома. Это, конечно, Кирилл, и дверь ему надо открыть.

Маша вскочила с табуретки и вытерла нос рукавом растянутой майки. И одернула еще эту майку, чтобы растянуть побольше и закрыть дурацкие ссадины на коленях. Она так обрадовалась, что он вернулся! Невозможно оставаться одной, ей страшно, хоть и непонятно отчего, но страшно так, как никогда в жизни не было!

– Могу я войти? – спросил Кирилл, когда она открыла дверь. И объяснил: – Думаю, я не должен был понимать твои слова, что ты в порядке, так буквально. Может быть, все-таки будет лучше, если я побуду с тобой.

– Ну… – пробормотала Маша. – Вообще-то да…

По тому, как гнусаво прозвучал ее голос, она поняла, что нос у нее распух. А глаза, значит, сузились до щелочек. Но сразу же, вдогонку, с облегчением поняла и то, что об этом можно вообще не думать. Вериному сыну дела нет до ее вида, а самой ей важно сейчас только то, что с его появлением унялась дрожь в коленях и руках, а как она при этом выглядит, не важно ни чуточки.

Кирилл сел на табуретку у стола, а Маша вернулась на ту, что в углу. Она думала, он сейчас спросит, что здесь вообще происходит, и придется объяснять ему, кто такой Крастилевский, а главное, почему она такая идиотка. Но он сказал:

– Мне кажется, тебе может быть интересно посмотреть астролябию.

Что угодно она ожидала услышать, но не какое-то непонятное название! Тем более произнесенное таким тоном, будто она пришла в Планетарий и ей предлагается экскурсия.

– Ага, – кивнула она. – Интересно.

Только от удивления так ответила, конечно.

– Тогда пойдем вниз?

Маша кивнула снова и, как в сказке про мальчика с дудочкой, пошла за Кириллом.

Когда спускались по темной внутренней лестнице, Маше уже в самом деле было интересно, что он собирается ей показать. А когда вошли в гостиную и она увидела на круглом ореховом столике подвешенный между двумя опорами латунный диск с непонятными то ли узорами, то ли буквами, – Крастилевский стал казаться ей сном, и даже не кошмарным. Поразительное действие оказывал на нее морозовский дом!

– Вот, – сказал Кирилл. – Это астролябия.

– А для чего она? – с любопытством спросила Маша.

– Это зависит. – Кирилл говорил по-русски немного странно: акцента нет, но по тому, как строит фразы, чувствуется, что английский ему привычнее. – Это зависит от местоположения, – поправился он. – Людям пятнадцатого века астролябия служила для определения их координат. А я использовал ее для упорядочения мыслей.