Ринат Валиуллин - Кофе на утреннем небе

– Ты помнишь, как мы познакомились заново, после одной глупой ссоры?

– Помню, – не имел я понятия о какой ссоре говорила Алиса. Столько их было.

– Я встретила его холодным простуженным днём, когда ноябрь сдувал с людей последнее тепло прошедшего лета. Я стояла на остановке. Он сразу расположил меня к себе, несмотря на такую бесперспективную для знакомств погоду.

– Что он тебе сказал? – наконец понял я, о чём шла речь, когда мы разругались в пух и прах и расстались навсегда… На полтора дня. Я первый позвонил Алисе и мы договорились о встрече. Я не помнил точно, какое было число, но в памяти моей запечатлелось время, потому что круглые часы на вокзале показывали 20.20. Оба пришли на десять минут раньше.

– Девушка, хотите, у вас никогда не будет зимы? – почувствовал я на своих щеках её слёзы. Жгучее ощущение, когда по твоим щекам текут женские слёзы.

Я барахтался ещё в тёплой постели, когда Алиса подошла ко мне сонная, полы её халата были распахнуты, едва проснувшись, выглядывали прелести. Оторвав голову от подушки и подавшись вперёд, я поцеловал её лобок:

– Чай будешь?

– Ты мне или ей?

– Обеим. Она понимает шутки, ты не видишь, она сейчас улыбнулась.

– Ещё бы тебя так же поцеловали.

– Может, ещё поваляемся?

– На работу надо ехать. Сегодня опять делать репортаж, а на улице дождь.

– А я поваляюсь, пожалуй.

– Имеешь право. – Алиса вышла из комнаты. Через несколько минут она вновь появилась с журналом в руках. – Вот послушай, как здесь интересно написано.

Я не слушал. Я смотрел на её двигавшиеся ко мне губы и думал, когда же эти медлительные розовые гусеницы дойдут до меня, когда же я смогу съесть их.

– Ты меня не слушаешь?

– Не слушаю.

– Тогда пойду чистить зубы.

– Утро, когда оно ко мне будет хоть немного добрее? – протянул я руки, чувствуя, как из них ускользает моя муза. Потом уронил их обессиленные. Но мой пассаж не имел результата: шмякнулся журнал на стул, а халат исчез.

В ванной я долго смотрел на эту зубастую рыбку в банке, которую чем не корми, никогда не будет сыта. Я стоял в ванной, в руках была зубная щётка, на полке стоял стакан со вставной челюстью. – Достань её и поцелуй! – сказал внутренний голос. – И тогда всё будет хорошо с твоим отцом. Я помял свою зубную щётку, воткнул её в подставку для щёток. Достал из стакана челюсть, посмотрел на ровный ряд зубов и покорно поцеловал его: «Пусть всё будет, пожалуйста, пусть всё будет хорошо». Я всосался в эту челюсть, будто пиранья вонзилась мне в губы. – Одень протез, тогда точно всё будет, – снова попал я под влияние из вне. Я натянул протез на верхние зубы, как смог, и улыбнулся!

Утром отвёз отца в больницу. Всю дорогу кашель его отдавался в моей груди, слово это и был стук. Прежде чем соглашаться на операцию, надо было, оказывается, рассчитать свои силы, а не его. Выдержать это самому было гораздо сложнее. Когда все мысли приобретают эту чудовищную форму неизбежности, текущую, сворачивающую всё в одну излучину размышлений. И это одиночество перед лицом личного горя, когда некому тебя утешить и успокоить ни футболом, ни книгой, ни алкоголем. И дикая ответственность, потому что все ответы теперь даёшь ты. Родители – тот самый фундамент, на котором ты крепко стоишь, на котором крепко стоял.

Она лежала на спине, на кровати, с ноутбуком в коротком летнем платье и смотрела какой-то фильм. Её ножки, бесстыдно раскинутые, согнутые в коленях образовывали большую букву М, подобно той, что висела на входом в метро. Я подошёл и, взяв её правую ногу за лодыжку, приложил к своей голой груди:

– Слышишь?

– Что?

– Что говорит моё сердце.

– Нет. Не слышу. Подожди, – свернула она ловко экран. – Всё равно не слышу, – приложила вторую ногу к моему сердцу. – А что оно говорит?

– Оно стучит азбукой Морзе: «Я тебя люблю».

– Не может быть, я бы такое услышала, – убрала она ноги и приложила руку. – У тебя оно точно есть?

– Ты сомневаешься?

– Только когда ты на меня кричишь, – прислонилась она ухом к моей коже. – Да, теперь слышу.

Я взял её голову в ладони и нагнувшись впился в самый пурпур. Потом в шею, потом в грудь:

– Здравствуйте, грудь, – сказал ей, потеряв равновесие и свалившись на Алису.

– Ты со всеми частями тела будешь здороваться?

– Да, а что?

– Щекотно.

– До свидания, – сказал я груди и передвинулся ещё ниже к животу.

– А, как классно, я бы даже сказала, охренительно, но я не стану.