Ринат Валиуллин - Кофе на утреннем небе

После этих слов Марину передёрнуло, она посмотрела сначала на Тому, что задремала на своей полке, словно книга, которую не читали, но очень любили и ценили. Скорее даже не книга, а альбом с фотографиями. Возьмут, посмотрят сами, покажут друг другу, передадут из рук в руки и обратно. Потом взгляд её переместился в окно, за которым ему хотелось отдышаться берёзками, облаками, коровками и заливными лугами. Она смотрела на её нос и тот, как ей показалось был вовсе не носом, а глазом, её третьим глазом, который всё видел. Он вдыхал всех и всё, что происходило вокруг и переводил в цифровой изображение.

– По традиции – небольшой блиц от нашего книжного магазина, – вздохнул ведущий тому, что встреча наконец-то подходила к концу. Было заметно, что к ней он подготовился плохо, если не сказать хреново. Его вопросы не то что бы не раскрыли секретов творчества автора, они всё ещё бродили по задворкам.

– Ваш любимый фильм?

– Море, я люблю смотреть море, – пытался развить тему Томас, но ведущий не дал автору такого шанса, он уже торопился закончить вечер. «Если я выйду через 15 минут, за сколько доеду до Купчино, и как лучше поехать, чтобы не попасть в пробку, наверное, лучше по Витебскому».

– Ваша любимая еда?

– Губы.

– Любимое времяпрепровождение?

– Валяние в постели.

– Ваша любимая машина?

– Времени.

– Любимая музыка?

– Классическая.

– Хобби?

– Она.

Мне показалось, что в этот момент Томас посмотрел на Алису, которая снова рисовала что-то.

– Проблемы? – пошла на понижение интонация ведущего, мысленно он уже шёл к машине.

– Я.

– Цель?

– Мы, – подвёл эпически концовочку Томас, подразумевая под этим «мы» то ли себя с кем-то, то ли весь зал в целом.

В заключение вечера Томас предложил публике один из рассказов своего сборника, который я уже читал. Я не слушал его, включился только в самом конце, когда словно пароль прозвучала фраза: «соломенная шляпка».

Он резко поднялся с кресла и хищником набросился на неё, зацепив при этом ведро, вода полилась прозрачной кровью по полу. Весовые категории были неравные, какое-то время она боролась маленькими кулачками, но скоро сдалась. Придавив, он стянул белые кружева с её ног и вторгся в её личное пространство, растоптав все цветы. Багровый обрубок ходил туда-сюда внутри её тела, но она этого уже не чувствовала, руки в рыжих перчатках бессильно закрывали лицо, ноги были раскиданы и сдавлены мерзким чужим телом. Через сто двадцать секунд он кончил и обмяк прямо на ней, потом сполз, вышел в другую комнату, в руке было несколько купюр. Сунул ей в карман фартука и сказал:

– Вот, денег заработала. Выпить хочешь?

Она плохо соображала, очки тумана на глазах, кусок жареной обиды в горле. Молча натянула сползшие на колени трусы, всё время вытирая слёзы, пыталась нервно придать форму смятой соломенной шляпке. Наконец, оставила её в покое, надела туфли и ушла. Потом было заявление в полицию. Объяснение с родителями, но разговаривать она пока не могла, ей было легче молчать, лучшая защита от внешнего мира – молчание. Родители были настроены воинственно и всячески утешали, даже вызвали психолога с полным чемоданом тупых вопросов. Легче не становилось. Она повзрослела вмиг, старая девочка, сломанное дерево, что теперь на нём вырастет?

Через несколько дней тюлень приехал к ним домой. Она молчала, пока родители что-то жарко выясняли на кухне, но уехал он довольный. А вечером мама уже рассуждала о том как расставить новую мебель, куда поставить диван, плазменный телевизор… Для неё это были всего лишь предметы, но мама и папа, предметы её любви, неужели и они, теряя душу, становились ими?

Девочка молча соглашалась, её красивые глаза покрылись пеленой грусти, искренность ушла, она не терпела сделок.

Странная тишина обрушилась на кухню, когда мы пили с женой утром чай. Я пытался разогнать её дежурными словами: «Как спалось?», «Какие планы?» В ответ прозвучало:

– Подстилка, прокладка. – Марина осушила чашку последним глотком, встала и понесла её к раковине.

– Так подстилка или прокладка? – понял я, о чём речь.

– Твоя новая баба. Молодая, конечно, но она же резиновая.

– Когда разговор заходит о чувствах, мне становится скучно, – злился я тоже.

– Да какие чувства, это же тебе понадобился свежачок. Только не надо меня лечить, что ты вдруг понял, что это твой человек.

– Я не понимаю, о чём мы говорим, ты сама же твердила, что я бесчувственный. Я просто решил это проверить.