Ринат Валиуллин - Кофе на утреннем небе

– Что ты за мной ходишь по пятам?

– Вы меня помните?

– Вас много, всех не упомнишь. Ты по поводу быка? – посмотрел он мне в глаза, я узнал в нём лечащего врача отца. – Цены на стене, – поправил он на голове зелёный колпак и указал мне на объявление на кирпичной стене магазина.

– Спасибо вам за всё, доктор.

– Откуда вы знаете, что я хотел быть доктором?

– Я не могу знать всего, я могу только доверять. – Я начал читать.

«Завтра будут резать быка, цена в рублях за килограмм:

лопатка – 500

рёбра – 450

шея – 300

рулька – 200

хвост – 70

голова – 70

язык – 700

почки – 200».

– А рога? У вас есть рога? – оторвал я свой взгляд от стены.

– Рога бесплатно. Подозреваешь?

– Кого?

– Жену.

– Нет пока.

– А зачем тогда рога?

– Так, на всякий случай, мало ли.

– Для профилактики, значит.

– Я их один утащу? Они тяжёлые? – представил я себя, гружёного бивнями мамонта.

– Лёгкие.

– Лёгкие?

– Не, давай сначала с рогами разберёмся, а потом уже с лёгкими.

– Ну да, – хотел было поправить тушу на своём плече мясник, как неожиданно та словно поняла, куда её тащат, вспомнила, что у неё ещё есть рога, встрепенулась и, выскочив из объятий волосатых врача, рванула по проспекту, оставляя кровавый след.

– Вот скотина. Ни стыда ни совести, ни внутреннего мира, – дёрнулся было хирург за ней, но потом, уронив колпак, остановился в задумчивости: поднимать головной убор или продолжить преследование? Пораскинув мозгами, сделал два шага назад, как заправский футболист, с размаху подцепил свою шапку на ногу, поймал руками и начал отряхивать.

– Но жить-то охота, – добавил я, когда он подошёл.

Тем временем скотина неслась дальше по городу, бодаясь и брыкаясь, бык свернул в переулок и побежал по узкой улице за толпой, неожиданно образовавшейся перед ним. Поначалу казалось, что бык и не думал сажать кого-то на рога, он просто наслаждался свободой, как молодой бычок, выпущенный в чистое поле из загона. Его вдохновляло, что из окон ему кричали на испанском языке и махали платками: «Vamos! Venga, tore! Viva Pamplona! Viva San Fermin!» Но потом, увидев людей, тикавших от него с ужасом Мунка на лице, мне стало не по себе. Вдруг в толпе я заметил своего отца. Бык бежал прямо за ним и уже настигал. Я дёрнулся к нему на помощь, ещё не понимая, чем я могу помочь, я отталкивался ногами, что есть сил, но будто буксовал на месте, мои конечности стали свинцовыми, я пытался бежать до тех пор, пока не споткнулся обессилевший. Через секунду я лежал на дороге, в пыли его свободы, в грязи своего страха, ощущая всем телом, как копыта бегущего быка разбивали мостовую.

Я нашёл себя лежащем на полке ночи от того, что вагон передёрнуло. Поезд мотало из стороны в сторону, как пьяного по тротуару. Посмотрев на парочку, которая сопела в обнимку рядом, я тоже почуял нужду в чьём-либо участии. Жуткие мысли стали проникать в башку. Один. Ночью. Его превосходительство одиНочество ворвалось в мою душу и заняло всё пространство. Меня колотило. Паника барабанила в голову, последнюю хотелось отключить, отвлечь, но чем? Женщина, где моя женщина? Позвонить, надо было срочно принять успокоительное чьих-то слов, я достал телефон и стал перебирать номера. «Марина. Или Катя. Да, попросить её принести кофе, – постарался я сконцентрировать свои мысли на её формах. Чёрт, где Катя? Где кофе? Почему её нет, заболела? Нет, Кати, нет, – обступила меня паника со всех сторон. Марина! «Нет зоны покрытия сети». Чёрт. Как же нужна была она мне сейчас, нет, не Алиса, с её холодным циничным костлявым юмором, а именно она, тёплая и добрая, в которую можно было бы воткнуться и заснуть. Нужна была тёплая женщина. Я вырвался из купе. Никого в длинном пустом коридоре, только красная ковровая дорожка. Жуткая тревога парализовала мозг. Одна извилина отдавала один приказ: психовать. Всему моему охваченному пламенем паники телу. Животный страх одиночества бил в колокол скачущими по шпалам колёсами состава. С собой ни успокоительных, ни водки, никого. «Надо было взять с собой водки, залить этот пожар». Снова зашёл и сел на казённую полку, сжимая кулаки и скулы, словно перед боем, но с кем? Со страхом. Я пытался отвлечься, представив боксёрский ринг, на котором стою в красном углу, а напротив меня сосед – в синем, его полуголая женщина улыбается зрителям и несёт табличку с цифрой 9, она прекрасна, она обворожительна, я пытаюсь отвлечься на её формы, на её прелести, на то, как это могло бы быть между нами, я пытаюсь накормить этим, успокоить свои нервы, но в этот момент поезд снова передёргивает наш вагон, возвращая меня в него, возвращая меня в этот кошмар. Я, охваченный психозом, взял со стола чужую бутылку воды, вырвал крышку и начал пить жадно, пытаясь залить страшные мысли. «Проводница», – вспыхнула у меня последняя надежда в голове, тёплая женщина проводница, которая могла бы защитить меня от этого гнетущего испуга, страха. «Чего же я так боюсь? Смерти? Нет, чего же её бояться? Умру, никто и не вздохнёт», – пытался я сам себе доказать, что испуг мой напрасен и ничтожен. Нет, это был страх не за свою жизнь, а за чужую, за жизнь отца. Что может спасти мужчину от страха, только женщина, к которой я мог бы прижаться, в которой я мог бы раствориться и обрести покой. Я готов был её разбудить, рванулся из своего и добежал в три прыжка до купе проводников. Хотелось выскочить из поезда, остановить его, вырваться на свежий воздух любой ценой, в темноту, куда угодно. Дверь была заперта, только расписание остановок и схема маршрута моей дороги в виде вопроса. Я знал, что в тамбуре есть стоп-кран, стал нервно вести пальцем по схеме пути вниз и вверх, а перед глазами стоп-кран, я долго смотрел на красный рычаг, я даже успел за него подержаться и представить, как одним движением сброшу всех с полок, создам суету и неразбериху, еле сдержал себя, чтобы не выйти. Мой палец зацепился за Воронеж, я пытался вспомнить, кто у меня есть в этом городе. Как будто это могло меня успокоить. Потом попытался высчитать время до следующей остановки. Непонимающе глядя на замёрзшие стрелки – три часа до следующей станции – словно транквилизатор, который мне вдруг дала через уши проводница. Та самая большая и тёплая, а главное – добрая, женщина стояла невозмутимо позади меня.