Лара Вапняр - Пока еще здесь

– Бессмертие! – вдруг выпалил Боб. – Именно! Именно об этом я и говорил.

Бессмертие? Она не заметила, как сменили тему. Если бы Вадик сидел рядом, тихонько переспросила бы по-русски. Но нельзя же спросить Боба и выдать, что она совершенно не слушала.

Дев, заметивший ее озадаченный взгляд, наклонился и пояснил:

– Мы говорим об идее приложения твоего друга.

– Что-то делать из-за могилы – бред собачий, – говорил Боб. – Подлинное бессмертие заключается в дальнейшей передаче собственного генетического материала.

Регина кивнула, но тут до нее дошел смысл его слов. Она не способна передать дальше свой генетический материал, а значит, по мнению Боба, ей будет отказано в бессмертии. Ну это уж просто чудовищная несправедливость! Регина осознала, что из всех, сидящих за столом, только у нее нет детей. У Боба – его прекрасная дочь. У Ласло четверо детей. У Дева двое маленьких сыновей. Жена Нгуена беременна. Даже у Вадика в России имелся ребенок, хотя он с ним или с ней не общался.

Регина подумала о матери, которая усаживала ее за стол и показывала семейные фотографии, рассказывала истории, учила читать, учила понимать то, что она читала, чувствовать то, о чем читала. И о маленькой Регине, которая перебирала пуговицы. Каждая из них когда-то принадлежала кому-то из их семьи, и всякий раз, касаясь какой-то пальцем, Регина будто на мгновение соединялась с давно ушедшим родственником. Убивала не ее неспособность передать кому-то свой генетический материал, а неспособность передать кому-то то, что она из себя представляла. И тут Регина вспомнила Настю, играющую с пуговицами, и острый комок подступил к горлу. Она с трудом сдержала слезы.

Наконец ужин завершился, счет был оплачен, все распрощались и разъехались по домам. Ласло заказал убер, и машина тут же появилась из ниоткуда и умчала его, как в шпионском кино. Нгуен отпер велосипед и укатил, такой маленький и отважный со своими генетически разными ушами и могучим мизинцем. Дев с Вадиком спустились в ближайшее метро. Дев был выше Вадика, но, может, это потому, что Вадик сутулился. Регина думала, он поцелует ее на прощание, но нет. Регина и Боб остались одни.

– Пройдемся пешком? – предложил Боб.

Регина кивнула. Было холодно, но не так зябко, как жаловался Ласло. Февраль в Нью-Йорке даже теплее ноября в Москве. Они шли молча, но не мирно. Регина почти что слышала, как в голове Боба вызревают мысли. Он перебирал все ее провинности за этот вечер, оценивал их, прикидывал, с какой начать разговор. Ее неподходящие брюки? То, что она радостно вскрикнула при виде Вадика? Зевок? Отказ сделать анализ? То, как высокомерно она объяснила почему? То, что чуть не расплакалась без всякой видимой причины? Она шла, глядя под ноги, вслушиваясь в звонкое цоканье каблуков по брусчатке, ожидая, как сейчас ее будут отчитывать, словно ребенка.

– Регина, – наконец произнес Боб. Одно это показывало, как сильно он зол, потому что он никогда, ну просто никогда не называл ее по имени, если только не был по-настоящему рассержен. – Ты когда-нибудь спрашивала себя, зачем я беру тебя на эти ужины?

– Да. Собственно, как раз сегодня я себя об этом тоже спрашивала, – ответила она.

– И что ты решила?

– Я не знаю зачем.

Они остановились и стояли друг против друга посреди тротуара.

– То есть ты считаешь, что это такое наказание, да? Заставить тебя высидеть до конца вот такой скучный ужин?

– Наказание? Я не ребенок.

– Тогда прекрати вести себя как ребенок! Ты все время закатывала глаза, как недовольный подросток. Моя дочь так делала, когда ей было четырнадцать. Четырнадцать, Регина! Тебе тридцать девять.

– Я в курсе, сколько мне лет, но все равно спасибо.

Все это напоминало сцену из спектакля. Эта остановка посреди чистой темной улицы, в свете фонаря. Перепалка. Регина представила Боба с бородой и в шляпе а-ля Генрих VIII и хихикнула.

– О да, разумеется, – сказал Боб. – Ты закатываешь глаза и смеешься! Я таскаю тебя на эти ужины, чтобы как-то сблизиться, черт побери! Чтобы ты понимала, чем я занимаюсь, чтобы тебя это заинтересовало. Совершенно очевидно, что я не способен заинтересовать тебя. Ну так я подумал, может, если хоть ребята пообсуждают наши проекты, тебе это покажется более увлекательным.

Боб действительно походил на актера на сцене, но при этом был искренен, Регина понимала. И, конечно, прав по всем почти пунктам.

Он действительно пытался сблизиться. Он пытался понять ее друзей, прочесть ее любимые книги. Он даже немного поучил русский. Но забросил, потому что Регина смеялась всякий раз, как он говорил “спасибо”. Не могла удержаться. Он произносил “спасэбо”, и это выходило удивительно мило и трогательно смешно.