Джордж Сондерс - Десятое декабря [сборник]

Я сегодня вечером много думаю о ДС, будущий читатель.

Где они теперь? Почему они ушли?

Просто не понимаю.

Приходит письмо, семья радуется, девушка льет слезы, стоически собирает вещи, думает: надо ехать, я единственная надежда семьи. Делает вид, что все в порядке, обещает вернуться, как только закончится срок действия контракта. Ее мать чувствует, отец чувствует: нельзя ее отпускать. Но отпускают. Должны.

Весь город провожает девушку на вокзал/автобусную станцию/пристань? Группка едет в цветастом фургоне на крохотный местный аэропорт. Новые слезы, новые обещания. Поезд/корабль/самолет трогаются с места, она бросает последний полный любви взгляд на окружающие горы/реку/карьер/лачуги, что угодно, т. е. весь тот мир, который знала, и говорит себе: не бойся, ты вернешься и вернешься победительницей с большой с кучей нескучных подарков и т. д., и т. п.

А теперь?

Ни денег, ни документов. Кто извлечет из нее микрошнур? Кто даст ей работу? Устраиваясь на работу, нужно сделать прическу, чтобы скрыть шрамы от точек ввода. Когда она теперь снова увидит дом + семью? Почему она это сделала? Почему она уничтожила все, оставила наш двор? Могла бы еще долго и приятно проводить у нас время. Чего, черт возьми, она искала? Что ей вдруг так понадобилось, что она пошла на столь отчаянный шаг?

Джерри только что ушел на ночь.

У нас во дворе пустая рама, странно смотрится в лунном свете.

Заметка на память: позвонить в «Гринуэй», пусть заберут это уродство.

Я, как когда-то, вышел из сухого ручья за домом и тихонько постучал в кухонное окно.

– Давай сюда, – сказала ма.

Внутри лежали груды газет на печке и груды журналов на лестнице, большой пучок вешалок торчал из сломанной духовки. Ничего не изменилось. Новое было: мокрое пятно в форме кошачьей головы над холодильником и старый оранжевый ковер, скатанный наполовину.

– Ни одной бип-бипаной горничной так пока и не обзавелась, – сказала ма.

Я недоуменно посмотрел на нее.

– Бип-бипаной? – сказал я.

– Бип тебя, – сказала она. – На работе мною занялись.

Это верно, язык у мамы острый и грязный. И теперь она работала в церкви, так что.

Мы стояли, глядя друг на друга.

Потом раздался топот чьих-то ног на лестнице: какой-то чувак даже старше ма, в трусах, высоких ботинках и зимней шапке, сзади у него свисала длинная косичка.

– Это кто? – сказал он.

– Мой сын, – стыдливо ответила мама. – Майки, это Харрис.

– Что из того, что ты там делал, хуже всего? – сказал Харрис.

– Что случилось с Альберто? – сказал я.

– Альберто свалил, – сказала ма.

– Альберто сделал ноги, – сказал Харрис.

– Ничего не имела против этого бипера, – сказала ма.

– А у меня против этого ебаря до хера всего, – сказал Харрис. – Включая и то, что он мне должен десять баков.

– Харрис ничего не может поделать со своим грязным языком, – сказала ма.

– Она делает это только из-за своей работы, – пояснил Харрис.

– Харрис не работает, – сказала ма.

– А если бы я и работал, то не там, где бы меня учили, как я должен говорить, – сказал Харрис. – Я бы нашел место, где мне бы позволяли говорить так, как мне нравится. Место, где меня принимают таким, какой я есть. Вот в таком месте я готов работать.

– Таких мест нет, – сказала мама.

– Мест, где мне разрешают говорить так, как я хочу? – сказал Харрис. – Или мест, которые принимают меня таким, какой я есть?

– Мест, где ты бы захотел работать, – сказала ма.

– Он здесь надолго? – сказал Харрис.

– Настолько, насколько ему нужно, – сказала ма.

– Мой дом – твой дом, – сказал мне Харрис.

– Это не твой дом, – сказала ма.

– Дай, по крайней мере, парню поесть, – сказал Харрис.

– Поесть я ему дам, но не с твоей подсказки, – сказала ма и прогнала нас с кухни.

– Выдающаяся леди, – сказал Харрис. – Давно на нее глаз положил. А тут Альберто ушел. Вот не понимаю. У тебя выдающаяся леди твоей жизни, она заболевает, и ты делаешь ноги?

– Мама больна? – сказал я.

– Она тебе не говорила? – сказал он.

Он поморщился, сложил пальцы в кулак, притиснул сверху к голове.

– Опухоль, – сказал он. – Но я тебе ничего не говорил.

Мама теперь напевала на кухне.

– Я надеюсь, ты, по крайней мере, готовишь с беконом, – крикнул Харрис. – Парень возвращается домой, он заслуживает немного долбаного бекона.

– Почему бы тебе не перестать совать нос в мои дела? – крикнула в ответ ма. – Ты его впервые видишь.