Владимир Топилин - Слезы Чёрной речки

Маша вбежала в избушку с криком:

— Медведица!

В первые секунды ей никто не поверил. Девчата подумали, что это шутка. Но когда вслед за Машей в дверной проем влетела Аня с ведром, развеялись все сомнения.

Будто стайка деревенских ласточек, собравшихся на зимовку, девчата сбились в дальнем углу избушки. Тишина повисла в стенах староверческого зимовья. Тусклый вечерний свет гнетущей сыростью едва пробивался в маленькое стеклянное оконце, умело вырубленное между кедровых накатов.

— Может быть, вы ошиблись? — насмелившись, прошептала Оля.

— А кто видел медведицу? — поддержала Вера.

— Маша видела!

— А ты сама ее видела?

— Нет.

— А может, это был бурундук? — попыталась хихикнуть Татьяна, но шутка не получилась, ее смеха не поддержал никто.

— Вы что, мне не верите? Говорю вам честно: медведица, настоящая, кралась к избушке, — подтвердила Маша. — Большая, черная...

— У страха глаза велики! — вновь съязвила Татьяна, насмешливо фыркнув.

После ее слов в избушке возникла неопределенная пауза, только комары звенели в темноте.

— Был бы Андрей, он бы сразу определил, что и как, и... если что — защитил нас всех, — раздался мечтательный голос забившейся в середину Наташки.

— А все ты, Танька! — вдруг раздался упрек Веры. — Зачем взяла медвежонка? Это, наверное, мамаша пришла за ним!

— А откуда мне знать, что он с мамашей? Я хотела как лучше... — попыталась защититься виновница.

— Как это не знала? А кто говорил, что у избы кости лежат?! Ты говорила, что у медвежонка никого нет... И вечно у тебя все поперек: то Андрея едва не убила, то медвежонка в избу несешь...

— Не собиралась я в Анд рюху стрелять! — взвизгнула Татьяна. — Я хотела только попутать. Если бы не Леха — дурак, то ничего бы и не было. Сколько можно объяснять?

Все еще пытаясь удержать верх над подругами, Татьяна повышала голос. Девчата молчали, и в молчании чувствовалась общая угроза. В этот момент что-то происходило. Татьяна понимала, что ее прочный авторитет и высокомерное влияние колеблются, как на болотистом зыбуне. Она наигранно вздохнула и совершенно безразлично, как будто ничего не произошло, заверила:

— А медвежонка вот возьму и выброшу' на улицу к его мамаше, если вы все так хотите!

— Вот возьми и выбрось! — съязвила осмелевшая от поддержки подруг Вера.

Татьяна полезла под нары и в темноте на земляном полу завозилась из стороны в сторону, поддевая снизу горбом колотые доски широченных нар:

— Миша, миша, мишенька! Иди сюда, милый мой! Где же ты?.. Дайте спички... Не видно...

Ей зажгли несколько лучин, приготовленных Андреем из сухого кедрового полена. Пламя осветило фосфорические глазки забившегося в дальний угол медвежонка. Татьяна взорвалась:

— Ух, куда забрался! Я же не могу туда пролезть! Наташка! Ты маленькая — достань чертенка!

Но девочка тоже взбунтовалась:

— Твой медвежонок — ты и лезь!

Татьяна зло скрипнула зубами, но делать нечего, стала продвигаться под нарами, собирая на одежду накопившуюся пыль. Добравшись до медвежонка, девушка протянула руку и хотела схватить звереныша за загривок. Неожиданный резкий выпад, четкое лязганье зубов и грозное ворчание остановили и испугали. Татьяна едва успела убрать руку от острых клыков. Глаза медвежонка налились кровью, маленькая пасть оскалилась, а шерсть на загривке вздыбилась. Было ясно, что звереныш приготовился к защите. Зверь есть зверь, и его поведение непредсказуемо, как горный ветер, меняющийся в любую минуту. И тем более непредсказуемо, если это медведь. Пусть он будет совсем несмышленым, но все же это медведь!

— Кусается, собака! Ну его к лешему! Надо — сам вылезет.

А за стенами избушки никаких бликов от костра. Огонь давно погас, и от всемогущего благодетеля остались лишь едва курящиеся головешки, дым от которых изредка наносил на избу стелющийся ветер-низовик.

— А посуда не мыта и не прибрана... — вспомнила Аня.

— И сахар с хлебом на столе лежит... Дождик пойдет — намочит... — с грустью добавила Маша.

Прошло совсем немного времени, какие-то минуты, а в избушке уже властвовало царство сна и покоя. В кромешной темноте слышались легкие вздохи и негромкое посапывание девяти усталых душ.

Как не хотелось Маше в этом году вновь оказаться в бригаде девчат — сборщиц черемши! Она ни за что не хотела идти в тайгу на далекий Пыхтун. Ей хватило прошлых лет, когда она три сезона жаркого июня провела на заготовке «второго» хлеба для старательской артели.