Владимир Максимов - Живая душа

На одиннадцатичасовом пароме никто не приехал…

«Может быть, приедут трёхчасовым?.. Как раз успеют с корабля на полок», – успокоил я себя, вспомнив, как в прошлом году, тоже в конце сентября, вдруг выпало невероятно много снега. И Дмитрий, уезжавший на два дня в город (ещё по-летнему одетый), проводить на самолёт свою знакомую из Архангельска, которая недели две прожила у нас на участке в своей палатке, брёл потом в нашу гору (приехав на трёхчасовом пароме), чуть не по колено утопая в снегу. И как я его, совсем окоченевшего, сразу повёл в жаркую баню и попарил как следует пихтовым веничком. И как он, лёжа на полке, только покряхтывал от удовольствия под ударами разлапистого веника и время от времени произносил: «Ух, здорово!..»

«Вот, хорошо, что вспомнил об этом эпизоде. Надо сходить в лесок, наломать пихтовых веток для веника». Ибо крапива, которой я тоже люблю в парной пройтись по суставам и пояснице, уже пожухла, а берёза облетела.

– Ася, в лес! – скомандовал я собаке, охотящейся у старого плетня за очередной мышью-полёвкой.

Громко фыркнув в разрытую передними лапами сверху норку, и весело вильнув хвостом, она тут же устремилась за мной. И уже через минуту, сразу за нашим забором, загнала на берёзу бурундука, принявшись азартно его облаивать. И иногда даже покусывая от нетерпения кору берёзы и скребя по стволу передними лапами. При этом она постоянно оглядывалась на меня, не понимая, почему же я не принимаю участия в охоте.

– Ася, ну как тебе не стыдно. Загнала бурундучишку, а облаиваешь, как соболя, – пристыдил я её. – Пошли.

Впрочем, Ася, не обратив никакого внимания на мои увещевания, даже не подумала отойти от берёзы, на ветвях которой, почти у самой вершины, сидел бурундук и не то с ужасом, не то с любопытством глядел на неистовства собаки чёрными бусинками глаз. Я понял, что это надолго, и пошёл к месту, где рос пихтарник, один.

Наломав веток, я вернулся на дачу. Сделал веник. Подбросил в банную печь дров. И всё это время и долго ещё потом слышал призывный лай Аси. Что поделаешь, промысловая собака не может без работы. А отличать бурундука от белки или соболя – это уж не её задача.

На трёхчасовом пароме тоже никто не приехал…

Подождав до половины четвёртого, то и дело поглядывая в окно на тропинку, ведущую от калитки к дому, достал из прикроватного шкафчика чистое бельё, большое банное полотенце и пошёл в баню.

Термометр в парилке показывал больше 80 градусов.

Я с удовольствием улёгся на сухие горячие доски полка, перевернул песочные банные часы, рассчитанные на пятнадцать минут, и стал наблюдать, как из верхней стеклянной колбы в нижнюю равномерно струится песок.

«Вот так и наша жизнь течёт. Неспешно вроде бы и незаметно. А то, чему ещё суждено течь, осталось, в сущности, не так уж много, – как-то безразлично подумал я. – И большую часть времени человек, увы, одинок…» – безрадостно закончил я свою мысль. Стараясь припомнить полузабытое, а, может быть, и не дописанное в минуту грусти стихотворение: «Одиночество – штука скверная. Но зато беспредельно верная, лишь тебе, лишь тебе одному, средь толпы, на юру, на пиру, в опустевшем внезапно дому…» Так, кажется, было?

Я постарался отогнать от себя печальные мысли и, чувствуя, как обильно потёк пот, искренне вымолвил, наслаждаясь добрым жаром, струящимся от раскалённых камней в открытом сверху кармане печи: «Господи, благодарю тебя за все великие милости твои».

«Может быть, Дмитрий приедет пятичасовым? Он ведь обещал по телефону навестить меня как-нибудь», – обнадёжил я себя, продолжая неподвижно млеть на полке, лёжа на спине и не думая уже ни о ком, кроме сына, которого мне так недоставало всё это лето. И даже прошлогодние такие горькие летние месяцы, но проведённые вместе с ним, вспоминались теперь как что-то хорошее, но очень далёкое…

После первого захода в парную, ещё без веника, я постирал в тазике, в моечном отделении, кое-какие вещички: носки, трусы, футболку, майку… Развесил всё это под потолком, на протянутой там верёвке. Побрился. Вымылся кумысным шампунем, подаренным мне давнишней знакомой, живущей теперь в Таллине, приехавшей в Иркутск к матери, а заодно и отдохнуть, хотя бы недельку, со своим взрослым сыном на Байкале. Сын, правда, прожил у меня на даче только пару дней и укатил обратно в город, к бабушке.

Вышел в предбанник и полежал там немного в прохладе на лавке.

Затем, ощущая лёгкий озноб, вернулся в мойку, запарил в тазу веник. Отчего в помещении сразу распространился приятный аромат пихтовых веток. Налил несколько ковшиков позеленевшей после запарки веника воды в небольшую кастрюльку и, прихватив вогнутую с одного бока алюминиевую кружку для плескания горячей воды на камни, вошёл в парную.