Владимир Максимов - Живая душа

– Поторопилась, значит, – задумчиво проговорила Елена. И, после долгой паузы, спросила: – С Георгием видитесь?

– Редко…

– Он по-прежнему пьёт?

– Не знаю, – не стал я уточнять. – Навестила бы его, когда будешь в городе. Всё-таки почти три года вместе прожили… Сама бы всё и увидала. – И, чтобы сгладить свою последнюю фразу, поспешно добавил: – Месяца три назад я его видел – он был трезв, как стёклышко. Можно и прямо отсюда ему позвонить.

– Не хочу, – как-то устало ответила она. – Я с ним с самого развода не виделась. Он для меня – вчерашний день. Один из неудавшихся моих прожектов… Песни-то хоть пишет ещё?

– Не знаю, – снова соврал я.

– Помнишь, какая у него была чудесная песня на стихи Блока. Он её всегда «на бис» исполнял. Как там? – Она наморщила лоб, а затем нараспев произнесла: «– Случайно на ноже карманном найдёшь пылинку дальних стран. И мир опять предстанет странным, закутанным в цветной туман!» Да, чего-чего а уж туману-то цветного для своих вздыхательниц он мог напустить. Тем более что и собой ведь был весьма недурён! И если б не его «гнилое горло», не водка эта… – Она не договорила и, взглянув в окно, за которым по-прежнему шёл дождь, вдруг спросила, переменив тему разговора: – Как думаешь, разъяснит?

– На Байкале всё непредсказуемо. Может и солнышко вот-вот брызнуть. А может и заморочачить ещё пуще, дня на два, а то и на неделю. Хотя здесь долгое ненастье – большая редкость.

– Хорошее название для рассказа: «Недолгое ненастье», как считаешь? Есть в нём какая-то надежда… – Елена вновь задумалась и с несвойственной ей горечью добавила: – Вот интересно – дождь не проходит, а жизнь прошла. И это настоящая трагедия. Ты этого не ощущаешь?

Я неопределённо пожал плечами. Слишком уж неожидан был этот вопрос от всегда уверенной в себе Елены.

– Причём прошла бездарно – вот что особенно обидно… Раньше мне казалось, что я создаю иной мир – более яркий и светлый, чем реальный. Когда дни начинали пылиться и краски блекнуть – я бралась за кисть. Ибо свято верила в изречение Платона, прочитанное когда-то очень давно: «Всё, что способствует переходу из небытия в бытиё – творчество». Однако меня это изречение от какого-то внутреннего краха, будто в душе моей произошло разрушительное землетрясение, не спасло. И я уже давно почти ничего не пишу. Бывает, месяцами не подхожу к мольберту. Да и по большей части деньги теперь считаю, словно я не художник, а бухгалтер… Ну, чем вот заниматься в такую непогодь, коль не пить? – снова переключилась она на действительность. – Наливай, Игорёк. Надо прикончить этот бутылец. Умертвить, так сказать, до конца «зеленого змия».

Я разлил по рюмкам коньяк и, когда мы выпили, предложил Елене:

– Можешь нарисовать заоконный пейзаж. Мне кажется, он интересен. Эти плавные выкошенные «изумрудные» склоны. Копёшки на них. Почерневшие от влаги прясла и мокрые сороки… Что-то есть, на мой взгляд, во всём этом гоголевское. Будто и не Сибирь вовсе, а кусочек Малороссии притулился тут, не находишь? Правда, отсюда, с веранды, виден только кусочек Байкала, но зато какой обзор!

– Да, вид у тебя классный! Давай ещё по одной, – кивнула она на бутылку. И мы снова выпили.

– Ты что делать собираешься? – спросила Елена, глядя в окно.

– Полежу, почитаю, наверное. Мне нынче что-то не работается, да и выпил уже изрядно.

– А я, пожалуй, вздремну с дороги.

Чувствовалось, что она опьянела и как-то огрузнела. И ничего удивительного в этом не было, поскольку бутылку коньяка мы с ней за разговорами почти допили.

– Тем более что не тот нынче Ветров пошёл, – продолжила она, поднимаясь из-за стола. – Ох, не тот. Никакого ветра в ём родимом не осталось, – скоморошничая, продолжила Елена. – Сквознячка этого пронзительного, присущего только ему. Жаль… – закончила она и спросила уже по-деловому: – Где вы меня, сударь, определите?

Часам к четырём разъяснело. Брызнуло солнышко. И только иногда сыпал почти невидимый грибной дождь, капли которого искрились в воздухе. И у меня отчего-то всё время напрашивались параллели между днём сегодняшним и давно минувшим… Впрочем, это были хоть и похожие внешне, но такие разные по внутреннему наполнению дни…

Елена спустилась из своей комнаты под крышей. Установила на поляне перед домом мольберт и принялась за работу.

Курились белым туманом горы. На недальней от центра поляны копне о чём-то азартно спорили аж три сороки, длинные хвосты которых отливали изумрудной зеленью оперенья. День разгулялся и был так хорош, как бывает хорош выспавшийся, весёлый от природы человек, умывшийся и раскрасневшийся от холодной бодрящей воды…