Владимир Максимов - Живая душа

Дня через два после концерта, – на который я, сославшись на неотложные и срочные дела, не пошёл, отправив туда только Риту, – заглянул к поэту, разбудив его в середине дня.

Заваривая на кухне, где мы сидели, кофе, он с ленцой сообщил мне:

– Задание выполнено… Было много шампанского, хорошей музыки и великолепного секса. Знаешь, она весьма изобретательна в этих делах, – позёвывая, сообщил поэт. – И я даже благодарен, что ты мне её порекомендовал, – отхлёбывая кофе, продолжил он уже с приятной улыбкой.

Всем существом своим я почувствовал, что он говорит правду.

Остатки невидимой конструкции, на которой держалось моё Я, рухнули окончательно и погребли моё существо под своими обломками.

– Может быть, рюмочку коньяка? – спросил уже окончательно проснувшийся поэт.

– Можно, – отозвался я, приняв свой голос за далёкое эхо, вынимая из подвесного шкафчика стакан.

Рюмка для меня в тот миг была явно маловата.

Надрались мы, как говорится, вусмерть.

Встретившись с Маргаритой дня через два прямо в прихожей, не зная даже одна, она дома или нет, влепил ей такую пощёчину, что голова её, казалось, не удержится на плечах.

– За что, надеюсь, знаешь? – спросил я севшим голосом, открывая дверь, чтобы уйти.

Маргарита бледная, с малиновой отметиной на щеке от моей ладони, цепко ухватилась за рукав моей куртки и выдохнула, будто ей не хватало воздуха:

– Не уходи. Пожалуйста, не уходи! Если уйдешь – я умру.

Из глаз её потекли слёзы. И так, зарёванная, держась одной рукой за щёку, а второй – за мою куртку, она спустилась со мной до первого этажа, непрестанно повторяя:

– Не уходи, прошу тебя. Я люблю только тебя. Всё остальное блажь. Давай забудем…

Как мне хотелось остановиться, обнять её, прижать к себе и целовать это дорогое зарёванное лицо, а может быть, и разреветься вместе с нею. И если бы она сказала в тот момент, что ничего не было – я поверил бы ей сразу и с охотой. Но она этого не говорила…

– Ну, расскажи, какая она у тебя? Небось молодушку какую подцепил? – не унималась Елена.

– Нет, не молодушку. Жён из чужого поколения брать не стоит… Более того, мою жену уже описал один француз – Аполлинер. Уверен – знаешь такого. Поэтому я могу лишь повторить его слова: «Хотел бы я видеть в доме своём – жену, наделённую трезвым умом. И – кошку, что жмётся к стене осторожно. И – кучу друзей. Ведь жить без друзей невозможно». Вот и у нас, к счастью, всё именно так. Не исключая кошки по имени Муся, которая живёт с нами уже больше семнадцати лет и временами всё ещё истошно орёт по ночам, требуя себе кавалера. В такие периоды я называю её просто Маруся или Марго.

– А ты, оказывается, Ветров, можешь быть злым.

– Я не злой. Я – злопамятный. А это, согласись, разные вещи… Понимаешь, я всегда считал и считаю доныне, что предательство прощать нельзя никому. Хотя порою и приходится. И, если уж быть до конца откровенным, я всех уже давно простил. И зла ни на кого не держу, даже на бывших врагов. Бог им судья.

– И что, часто приходилось прощать?

– Не часто, но приходилось. Причём обычно тех, от кого меньше всего ожидаешь удара в спину… Давай-ка поговорим лучше о чём-нибудь другом, что, у нас иных тем для разговора, что ли, нет?

– Давай, – согласилась Елена. – Наливай! Ибо, подозреваю, многие наши темы без спиртного не одолеть.

Коньяк в пузатой бутылке заметно убывал, а разговоры становились всё непринуждённее.

Я напомнил ей, как после их развода с Гошей она вдруг стала приглашать меня на открытие своих выставок. Так что мы стали видеться с Еленой гораздо чаще, чем во время их совместной семейной жизни.

– Сначала я думал, что тебе просто для комфорта нужен паж, сопровождающий тебя. А потом, когда ты стала приглашать меня и к себе домой на всякие богемные междусобойчики с выпивкой и бесконечными скучными разговорами об искусстве, я, честно говоря, не знал, что и предположить. Одно время мне даже казалось, что я тебе нравлюсь, потому что сам начинал понимать, что почти влюблён в тебя. И даже всерьёз подумывал, не сделать ли тебе предложение? Ибо чувствовал такую пустоту вокруг и внутри себя, что рад бы был спокойной гавани.

– Чего ж не сделал? Боялся – откажу? Тебе не отказала бы…

– Не знаю. Может быть, не был ещё готов к такому шагу, потому что сам себя в то время собирал ещё в кулак. После, как ты говоришь «сексуального загула», вовремя поняв, что этот путь губительный, ведущий в никуда. Точнее – в тупик. Ибо боль, надолго поселившуюся во мне после разрыва с Маргаритой, сменой всё новых партнёрш я заглушить не мог. А потом – ты уехала за бугор…