Владимир Максимов - Живая душа

В конце мая я улетел в Питер к своему научному руководителю, доктору наук Зоологического института, расположенного на Стрелке Васильевского острова. Однако шефа в институте не оказалось. Он уже уехал на Белое море, куда должен был «как можно скорее», согласно записке, оставленной для меня, прибыть и я. Пробыв по необходимым делам несколько дней в городе, я тоже отправился на Белое море, на мыс Картеш, где и располагалась Беломорская биологическая станция Зоологического института. А мой научный руководитель на летний экспедиционный период, вот уже несколько лет кряду, являлся её директором.

Это была моя первая поездка на Беломорье. И я хорошо помню, как акварельно-прозрачной белой ночью сошёл с поезда «Ленинград – Петрозаводск» на малюсенькой станции Чупа, где экспресс стоял лишь минуту. Помню, как меня поразила вся эта волшебная, нереальная призрачность отсутствующей белой ночи с белым туманом, упругими пластами прижимающимся низинах к земле. И выпирающие из неё то там, то тут огромные гладкие валуны, именуемые на Белом море Бараньими лбами. Проходя мимо них, к «скворешнику» миниатюрной станции, верилось, что на каком-нибудь из них обязательно обнаружится старославянская вязь со словами, обращёнными к витязю: «Направо пойдёшь – пропадёшь. Налево пойдёшь – пропадёшь. Прямо пойдёшь – пропадёшь». Мысленно мне представлялись именно такие напутственные слова, ибо, несмотря на необычайную красоту этой тихой белой ночи, мне в тот момент было очень грустно и хотелось домой, назад в Сибирь, к Маргарите, хотя я знал, что её там уже нет.

В единственном оконце станции желтел, пожалуй, совсем не обязательный при такой ночи свет. Войдя внутрь, в крохотном зале ожидания я увидел шесть пустых откидных сидений, стоящих по три напротив друг друга у противоположных стен и маленькое зарешёченное окошечко кассы, за которым, сидя на стуле и склонив голову на стол, беззаботно дремала белобрысая молодая девушка, со светлыми бровями и ресницами.

– Извините, сударыня, что прерываю ваш сладкий сон, – негромко заговорил я, – не подскажете, когда и откуда отправляется катер на мыс Картеш?

После первых же слов девушка распахнула ресницы, и я увидел бездонно голубые глаза. Сначала недоумённо, а потом весело посмотрев на меня, она дослушала вопрос, взглянула на часы, висящие в её каморке – с настоящей печью, занимающей почти всё пространство крохотной комнатки – на боковой стене, и, пытаясь скрыть зевок, ответила:

– Почти через три часа. В девять утра. Пристань в ста метрах отсюда, на заливе. Так что располагайтесь поудобнее и дремлите. Если в зале ожидания прохладно – я включу обогреватель.

– Пожалуй, включите. Приятно будет ощутить тепло, исходящее по мановению руки такой красавицы, – сказал я явную двусмысленность.

– За красавицу, конечно, спасибо, – ответила девушка, и я заметил, что зевать ей уже совсем расхотелось. – Только это неправда. Вы, наверное, так многим говорите?

– Очень немногим, – искренне ответил я и пошёл устраиваться.

Уже в полудрёме, сидя на жестком сиденье, я вдруг вспомнил, как на предыдущей станции, где поезд стоял в два раза дольше, чем здесь – две минуты, в наш вагон садился, видимо, демобилизованный, с иголочки одетый, молодой солдатик. Провожающие его, тоже молодые, крепко подвыпившие парни, что-то весело кричали ему. И все улыбались. А потом, не дождавшись, когда поезд, сверкая нездешними заманчивыми огнями, наберёт ход, отчалив, словно пароход, от дощатого перрона, вдруг резко развернув мотоцикл с коляской, на котором привезли солдата, укатили куда-то по просёлочной дороге, ведущей в дремучие заросли, в неизвестность.

Да, именно на станции Чупа, в полудрёме, на жёстком неудобном сиденье, я и сочинил тогда это короткое стихотворение.

На пристани к отходу катера собралось человек семь. Катер был биостанцевский, поэтому никаких билетов на него никто не требовал. Все молча расселись на скамейках, стоящих буквой «П», на кормовой палубе, а девушка со станции передала капитану почту для работников биостанции.

Катер приходил сюда раз в неделю, забирал адресованную ББС (так сокращённо именовалась Беломорская биологическая станция) корреспонденцию, а заодно – местных жителей, развозя их по кое-каким сохранившимся ещё остаткам деревень. Поэтому пассажиры были в основном старики и старухи.