Луиза Эрдрих - Лароуз

Спальный корпус был построен из красного кирпича. Это было простое приземистое здание, с главным входом по центру. Когда Ландро толкнул стальную дверь, раздался хриплый вибрирующий звук, вызванный перепадом давления, похожий на тихий вздох Милберта Гуда Роуда, призрака этого места. Полы были покрыты бледными линолеумными плитками, натертыми до блеска. В конце дня негреющее солнце залило светом центральный коридор. Маленьких мальчиков поселили на одной его половине, тех, что постарше, — на другой. Спать им предстояло в больших помещениях, похожих на казармы, с выгородками для двухъярусных коек, по две в каждой. Вход в туалеты и душевые находился в средней части помещения, а на его концах стояли застекленные будки, из которых за мальчиками бдительно следили смотрители. В подвале находилась прачечная с рядами стиральных и сушильных машин, урчавших днем и ночью.

Одна из смотрительниц в крыле для маленьких мальчиков, пухлая и веснушчатая, с коротко стриженными под горшок густыми седыми волосами, объяснила Ландро систему штрафных баллов. Его имя будет занесено в книгу воспитанников, лежащую на ее офисном столе. Если он не умоется или написает в постель, если не встанет после побудки, если будет шуметь после отбоя, если вздумает пререкаться, если выйдет за границы территории школы или, что особенно плохо, когда-нибудь попробует из нее сбежать, ему будут начислены штрафные баллы. Миссис Врилчик объяснила, что если их накопится слишком много, его могут лишить отдыха во время большой перемены и поездок в город. Но если он таки сбежит, все будет гораздо хуже, сказала она. Он может остаться без привилегий навсегда. Ландро слышал, что в школе на всех наказанных мальчиков надевают зеленые позорные одежды, похожие на длинные балахоны, бреют им головы и заставляют мести тротуары. Но нет, сказал ему один мальчик в автобусе, это делали в другой школе и давно. Больше это не практикуют. Миссис Врилчик продолжала рассказывать. Убегать опасно. Некая девочка погибла два года назад. Миссис Врилчик, которую все называли «Горшковая голова», утверждала, что девочку сбросили в котлован. Вне школы встречаются плохие люди. Так что не надо убегать, предупредила она. Ее голос не был ни злым, ни добрым, просто равнодушным. Она погладила его плечо и сказала, что по всему видно: он мальчик хороший. Убегать не будет.

Каждый раз, когда она произносила «убегать» , у него внутри все сжималось. Убегать . Казалось, это слово пульсировало у Ландро в груди.

Он взял узел с одеждой и постельными принадлежностями. Смотритель, на сей раз мужчина, стоял в спальне и показывал мальчикам, как нужно заправлять кровать. Он был индейцем и походил на дядю Ландро, отличаясь лишь маленькими глазками и суровым рябым лицом. Смотритель снял белье с заправленной кровати и велел всем сделать то же самое. Затем его позвали, и мужчина вышел. Мальчики начали складывать простыни и одеяла в соответствии с образцом.

Все, кроме одного бледного сутулого мальчика. Он сел на край своей кровати и проговорил, понизив голос: «Иди к черту, Питс». Ударом ноги он сбросил постельное белье на пол и наступил на него. Это и был Ромео. В четыре или пять лет его нашли, когда он брел рядом с дорогой, в той же резервации, где вырос Ландро. Никто не знал точно, кто его родители, но он явно был индейцем. Голодный, весь в синяках, он казался умственно отсталым. Но когда его отправили в интернат, он оказался там одним из самых смышленых мальчиков. Он огрызался, пытаясь доказать свою самостоятельность, но на самом деле был очень зависим. Влюбленный в миссис Пис, он работал на ее уроках, чтобы она обратила на него внимание и пригласила к себе домой. Усыновила. Такова была его конечная цель, может быть, чересчур высокая, но отчего же невыполнимая? Ведь, помимо всего прочего, он больше не принадлежал к категории мальчиков, писающих в постель.

Ромео перестал мочиться во сне, потому что прекратил пить воду. Всего чашка утром и чашка в обед. Хотелось ли ему пить? Да, адски. Но зато за месяц этой великой жажды он перестал считаться писающимся мальчиком, и дело того стоило. Ни капли не попадало на его губы после установленного им себе срока, даже если голова начинала кружиться так сильно, что он не мог бегать вместе с другими мальчишками. Даже если его рот становился сухим, и в нем появлялся привкус тухлой мышатины. Это стоило того, чтобы не мочиться в кровать.