Луиза Эрдрих - Лароуз

Он, Ромео, поднялся с них, словно воскресший из мертвых, и пошел, не чувствуя боли, позабыв о старой вражде, вниз по холму. Дни шли, синяки заживали. Они не сильно его тревожили, потому что у него осталось несколько рецептов, но затем… Ничего. Ему требовалось все меньше лекарств. Потом их количество сократилось до ничтожного. Это было что-то необыкновенное — его кости как будто медленно перемещались внутри него, вставая на место. Тридцать лет прошло с тех пор, как Ландро свалился на него с опоры моста в Миннеаполисе. При падении он раздавил всю правую сторону тела Ромео. Две недели назад Ромео упал с бетонных ступеней злосчастной церковной лестницы, приземлившись на левую сторону. Затем он встал, и произошло чудо — он выправился. Не было ни одного свидетеля этого, никого, кто пожалел бы его, и, увы, ни одного человека, которого случившееся бы впечатлило. Каким-то образом падение не убило его, но исправило, поставив все на свои места. Вот что он теперь чувствовал. Происходило таинственное внутреннее выправление. Внутренне Ромео становился все спокойнее. Он даже мог удерживать равновесие с закрытыми глазами, что служит признаком здоровья у альпинистов.

Мимо него, обходя старейшин и не обращая внимания на то, что их могут заметить, занятые только собой, Мэгги с Уэйлоном проскользнули в лес.

Лароузу подарили орлиное перо и раковину морского ушка [274] Морские ушки (также галиотисы или абалоны) — род брюхоногих моллюсков. Раковина напоминает по форме человеческое ухо с маленьким плоским завитком сбоку на заднем конце, очень широким входом, с развитым перламутровым слоем и рядом отверстий вдоль левого края. , в которой находился шарик курительного шалфея. Мальчик ходил вокруг еды, окуривая ее. Святой дым стлался над электрическими медленноварками, тарелками с барбекю, тортами, столами и корзинкой с открытками. Лароуз обошел старейшин, которые замахали руками, привлекая к себе дым, а потом сестер и Холлиса, которые поступили так же. Затем шалфей превратился в пепел. Лароуз положил на тарелку понемножку всего самого вкусного, включая заветный кусочек торта, и присовокупил к ее содержимому щепотку табака. Он подошел к краю двора, где росли деревья, поставил тарелку к подножию большой березы и встал рядом с ней, глядя сквозь молодую листву. Его взгляд был направлен в сторону того места, где он постился, где его навестили Дасти и все остальные. Лароуз не знал, что им сказать, если они там. Он относился к ним как к обычным людям.

— Вы приглашены, — сказал он обычным голосом.

Когда он вернулся, двор вокруг дома был переполнен людьми — беседующими, накладывающими еду на тарелки и без конца смеющимися, как, ну, толпа индейцев. Поесть пришло так много людей, что они заняли все стулья, потом крыльцо, а под конец и его ступени. Пороги автомобилей были застелены полотенцами, чтобы девушки не испачкали грязью свои кружевные юбки. Люди стояли и разговаривали, держа тарелки в руках. Они ели и не могли остановиться, потому что угощение было первосортным. Все так и говорили. Первосортным. Иные приносили и свой вклад. Буханки хлеба. Пакеты чипсов, сальсу, печенье.

Когда пришло время для торта, Ландро вызвал Холлиса вперед, после чего тот вошел в толпу, подошел к краю двора и встал перед Ромео.

— Да? — растерялся Ромео. Холлис взял его под руку. — Меня?

— Выходи.

Когда Холлис провел отца к тортам и встал рядом с ним, Ромео все понял. Он просто знал! Ему на роду было написано когда-нибудь воспарить. Ему казалось, что он возносится в воздух и движется по нему в сторону собравшихся. Все медленно проплывало мимо него. Он видел каждую деталь. Заправленные рубашки. Девушек в ярких платьях, желтых, розовых. Он проследовал мимо них, идя рядом с сыном, словно так и полагалось. Он больше не был жалким калекой. Он стоял перед столами рядом с сыном, выпрямившись, не горбясь. Интересно, люди заметили? Должно быть, да, но его исцеление никто не прокомментировал. Однако Ромео чувствовал это. Корнями он был здесь. Он улыбался, хотя и приложил руку к лицу, чтобы удостовериться, правда ли то, что происходит вокруг.

Обычно в такой момент отца Трэвиса просили прочесть молитву. Никто и не подумал попросить об этом нового священника. Люди были возмущены назначением на должность настоятеля человека по фамилии Бонер. Как будто нельзя было прислать кого-то другого. И его нельзя было называть отцом Диком. Это звучало как-то неправильно.

Эммалайн стояла по другую сторону от Холлиса. Ее глаза были устремлены на Ландро. Она смотрела на него каким-то индифферентным взглядом, не совсем теплым, но и без обычного горького нетерпения. Джозетт это заметила.