Луиза Эрдрих - Лароуз

— Хорошо. Я начинаю.

Сначала губы, язык и гортань, похоже, работают вразнобой. Кадык дрожит, черепа вибрируют, голос трясется. Что происходит? Такое впечатление, будто говорит какой-то другой Ромео, сидящий внутри него. Этот неизвестный альтернативный Ромео устроил настоящий переворот. Ромео номер два проник в его коммуникационную инфраструктуру. С ним опять шутят шутки наркотики? Что он принял? Какую таблетку? Ромео думает, что большую белую овальную, но там были и небольшие желтые. Возможно, перекрестный побочный эффект. Пораженный Ромео молчит, в то время как Ромео номер два становится говорливым и рассказывает про определенные действия, предпринятые по некоторым причинам. Рот Ромео номер два сыплет трескучими фразами, его голос возносится все выше и выше, пока Ромео номер один в отчаянии не понимает, что Ромео номер два запрыгнул на третью ступень, а может, сразу на четвертую или пятую, где требуется открыть Богу и людям точную природу своих несовершенств. Где, помимо жалоб на головокружение, боль в желудке, недержание, одышку и возможную почечную недостаточность, требуется говорить правду. Что делать? Рассказать о комбинированных побочных эффектах? Между тем отец Трэвис, человек и представитель Бога на земле, оказывается заложником неожиданного лихорадочного словоизвержения Ромео.

— Я не всегда был таким дерьмом, отец Трэвис, — жалуется он. — В прежние времена меня уважали. Считали самым способным учеником в классе. Я был наперсником и доверенным лицом знаменитого Ландро Айрона, который слыл самым крутым парнем в школе. Это было еще до того, как он потерял лицо. Ландро был кем-то вроде рок-звезды, всегда на плаву. Затем Ландро ввел меня в искушение, подговорил убежать. Ошибка, которая изменила мою жизнь. Это так…

Из его глаз льются слезы — не крокодильи, как в случаях, когда ему требуется сочувствие окружающих, чтобы собрать побольше информации, а настоящие, скорбные, горькие.

Слова с усилием вырываются из горла:

— Моя жизнь разрушена!

Ромео пытается взять Ромео номер два под контроль, но уже слишком поздно, его не остановить. Они сливаются. Он продолжает:

— Во время нашего побега Ландро упал на меня с высоты и сломал мне ногу и руку. Вы знаете эту историю. Ее знают все. Судьба Ландро заключается в том, чтобы сеять вокруг себя смерть и разрушения, в то время как он сам всегда выходит сухим из воды. Или попадает в объятия Эммалайн. Так вот, мы учились в школе. Это было после того, как мы сбежали. Нас поймали. Верней, мы сдались сами. Я вернулся из больницы разбитый, рука в зудящем вонючем гипсе, нога со штифтом внутри, да еще с поврежденным нервом, последствия чего сказываются по сей день. Первым делом я вижу Ландро. «Дружище! — кричу я ему. — Дружище!» Он смотрит прямо сквозь меня. Может, он испытывает неловкость из-за того, что сделал. Но не сожаление! Он смотрит прямо сквозь меня. Отец Трэвис, вот почему я влачу такое существование. Не из-за скрюченной руки или больной ноги, не из-за того, что при падении у меня повредился мозг, и не из-за того, что в душе я непредсказуемый, опасный наркоман, который готов на все, чтобы утолить свои желания, хотя это правда. Но, отец Трэвис. Не поэтому. Вы когда-нибудь слышали о феномене «плод-паразит», когда второй плод снабжается кровью из правильно развивающегося первого плода? Знаете, что это? Это своего рода близнец-паразит. У него нет сердца. Он зависит от сердца близнеца. Просто живет за счет него и обычно исчезает прежде, чем кто-то узнает, что он существует. Вот так случилось и со мной. Ландро был бьющимся сердцем, а я более слабым близнецом, и когда он больше не захотел знаться со мной, мое кровообращение прекратилось. Я стал мертвецом, отец Трэвис. Я умер после того первого года, когда Ландро не захотел знать, кто я такой, перестал отвечать на мой зов, внезапно изгнал меня из круга своих друзей, хотя я нуждался в нем больше всего. Мне так требовалось, чтобы он пришел мне на помощь и не дал пристать ни одной из кличек, которыми меня награждали. Я приложил все усилия, чтобы отбиться от этих прозвищ. Я вколотил в землю Калеку и извел на корню Костыля. Вонзил зубы в Раненого и отстоял самого себя. Я остался Ромео. Мне это удалось, хотя стоило немалых сил, и теперь я тот, кто я есть. Не хороший человек, но и не плохой.

Отец Трэвис бесстрастно слушает, уставившись в пол.

— Ну, может быть, и не так, — говорит Ромео. — Пожалуй, я человек плохой. Ничего не простивший за все эти долгие годы. Но когда я вижу, как Ландро живет с той, которая меня выделяла из толпы, которая могла меня полюбить, как люблю ее я, тогда я становлюсь еще мертвее, чем раньше. Я становлюсь серым червем. Фактически просто пищеварительным трактом.