Луиза Эрдрих - Лароуз

— Максмиллионз. Возьми Максмиллионза.

— Да, ты Секер. Нажимай на кнопку!

— Теперь изобрази взрывы. Та-дах-х-х! Б-дуч-ч-ч! И тихое потрескивание пластика.

Нола тихо опустилась на пол рядом с открытой дверью и прислонилась к стене. Лицо ее было мирным, глаза опущены вниз. Губы слегка двигались, как будто она повторяла имя или молитву.

Она все слышала. То была эпическая битва света и тьмы. Ее герои пронзали ткань времени. Преобразовывали пространство. Их ряды крепли и пополнялись. Контуры неизвестных существ сливались с очертаниями известных. Миры плавились. Измерения превращались в ничто. Двое мальчиков играли.

На следующий день Нола плеснула бензином на положенные ею в яму для горючего мусора сгнившие доски и листы налоговых отчетов десятилетней давности. Стоял солнечный, тихий, безветренный день. Потом она бросила в яму подожженный скрученный клочок бумаги. Раздался глухой взрыв, взвилось пламя. Когда огонь разгорелся, Нола швырнула в него зеленый стул.

— С этим покончено, — проговорила она громко.

Всякий раз, когда она оставалась одна, слезы застилали ее глаза. Никакое лекарство не помогало, и даже появление Лароуза сначала не исцелило ее. Но, подслушав вчера, как он играет с Дасти, она сегодня проснулась и поднялась с кровати, прежде чем поняла, что все переменилось. Мучительное ощущение трясины, в которую ее по утрам засасывала постель, не давая встать, теперь исчезло. А несколько позже, в начале дня, пришло в движение ее прежнее «я». Что-то непонятное, внутреннее, выпрямилось. Она больше не чувствовала одиночества. Ее внутренний и внешний миры встали вровень друг с другом, словно благодаря усилиям фигурок игрушечных героев. И в силу того, что ткань между миром живых и мертвых стала проницаемой, и не только для нее. Проход между ними существовал. Лароуз тоже им пользовался. Она не была сумасшедшей. Может быть, более чуткой, как Лароуз. Эту его черту признавали все. Он был особенным — подарившим ей минуты радости, играя с ее сыном, живущим в другом измерении.

Тут же возникли планы. Она заведет новых цыплят редкой породы, а не только обычных. У нее появятся виандоты, орпингтоны, полосатые плимутроки, а также диковатого вида голландские белохохлые куры с длинными перьями на головах. И она расширит огород. У них уже есть уродливый пес, который никогда не оставляет ее в покое. А теперь им не помешала бы лошадь. Цветы, кустарники, пчелы… Теперь ее все устраивало. Кормушки для птиц. Можно поймать несколько диких кошек, но что потом с ними делать? Ничего, пускай будут. Они станут охотиться на мышей. Корова, может быть, две, только для молока. Овец она ненавидела. Никаких овец, никаких коз. Хотя Нола не возражала бы против кроликов, живущих в специально устроенном крольчатнике. По ее замыслу Питер будет время от времени забивать одного, чтобы она приготовила из него ужин. По ее просьбе он освежует тушку и порубит на куски. Она бы, конечно, сделала жаркое, но постойте! А как же их глаза? Большие кроткие глаза! Это уже чересчур. Нет, слишком рано. Если ты можешь съесть кролика, то можешь съесть и кошку. Если можешь съесть кошку, можешь съесть и собаку. И так далее. Нет, лучше завести одних цыплят, думала Нола, глядя на пламя. Только их смерть она будет в силах вынести. Умерь аппетиты, посоветовала она самой себе. У тебя еще есть время пожить. Она оглянулась и посмотрела в сторону леса.

— Видишь? — прошептала она. — Я сожгла стул.

Колодец-желаний-колодец… желаний-колодец… желаний-вехьяхей-веньяхей. У оджибве найдется песня на всякий случай. Эту песню Ромео напевает, открывая замки. Вот и теперь он едва слышно мурлычет ее, открывая разогнутой скрепкой шкаф с больничными документами.

Ну не удивительно ли, думает он, что столь ценную информацию считают находящейся в безопасности, когда она защищена простецким замком, который может вскрыть последний дурак. Или просто подобрать ключ к такому незамысловатому запору. Или выпилить его. Но у него есть время и желание покумекать над этим замком, чтобы сделать проникновение в шкаф незаметным для всех.

В течение десяти минут Ромео тихо поигрывает с внутренностями замка, шепотом напевая свою песенку для взлома, пока кулачки не выстраиваются в ряд и механизм не сдается.

В шкафу его проворные пальцы бегло пролистывают содержимое папок и находят копию документа, который ему трудно было бы получить иным способом, поскольку оригинал, по всей видимости, находится в отделении племенной полиции. А туда ему не попасть никак, разве только в качестве арестанта. Вера в него как в исправившегося алкоголика смешна. Всем так нравится дерьмовая чепуха с его исцелением, думает он, вынимая документ, который ему нужен, и ставя папку на место, на случай, если кто-то вздумает ее искать, хотя, само собой, этого не случится, поскольку дело закрыто и классифицировано как всего-навсего трагический несчастный случай.