Сергей Лебедев - Гусь Фриц

Кирилл изучил еще раз те места, где стоял госпиталь прадеда во время битв Первой Мировой, прикинул, какие части отправляли в этот госпиталь раненых, – и все сошлось: это были те пехотные полки и казачья конница, что составили потом основу Белой армии.

Значит, прадед действительно мог рассчитывать встретить среди белых офицеров своих , обязанных ему жизнью; мог надеяться, что его не обвинят в предательстве из-за службы в Красной армии – в то время обе армии комплектовались перебежчиками, туда и обратно переходили взводами, эскадронами, батальонами, полками.

И замысел почти удался; но снова в самый тонкий, в самый опасный момент сработало проклятие двух исчезнувших недель. Из-за споров о руководстве белые армии атаковали не слаженно; и вдобавок правая группа, шедшая на Царицын, повсюду сбивала боевые порядки красных, а левая группа генерала Мамонтова во фронт не развернулась, прорвала оборону и ушла в прорыв громить красные тылы, обходя очаги сопротивления, позволяя красным восстановить позиции.

К тому же и сам Арсений с семьей выехал позже из-за волокиты с назначением и документами. Если бы чуть раньше – он бы успел добраться до самой горловины будущего прорыва войск Мамонтова, оказаться там, где в течение недели или больше существовал зыбкий, но коридор на ту, белую, сторону. Но он не успел. Эшелонный паровоз задыхался на второсортном угле, поезд тащился немногим быстрее, чем пешеход, и в результате путь эшелона лишь единожды пересекся с маршрутом мамонтовской конницы, уже возвращавшейся из рейда по тылам красных.

Прадед Арсений, вероятно, рассчитывал, что успеет доехать до Борисоглебска и, когда белые основными силами займут город, поставят гарнизон, найти кого-то из знакомых старших офицеров. Кирилл не знал, собирался ли Арсений поступить на службу в Белую армию или, найдя в Царицыне сына Михаила, уехать из России – через юг, через Крым; Первая Мировая уже закончилась, открылись запертые прежде турецким флотом морские пути в Европу.

Но эшелон на пути в Борисоглебск встретил лишь дальний кавалерийский разъезд, высланный прикрывать тылы основной колонны Мамонтова, отступающей, уходящей обратно; полуэскадрон или эскадрон без старших офицеров, без твердого командования, просто сотня конных.

Там прадед Арсений испытал чувство, которое Кирилл назвал для себя Борисоглебский ужас.

Вечерело. Эшелон остановился для незначительного ремонта посреди голой степи. Внезапно с темной стороны, с востока, появилась толпа конных. В косматых шапках, с пиками, они показались Арсению пришельцами из древней эпохи, когда этим же степным путем шли на запад воинственные кочевые орды. Из-за туч вышла яркая луна, и стало видно, что всадники одеты в краденые шубы, мужские, женские, вместо попон у них заляпанные грязью и кровью отрезы дорогих тканей, из вьюков торчат золотые, жемчужные оклады, сорванные с икон; лунный свет, пар из лошадиных ноздрей, бледные граненые острия пик – будто адово воинство вырвалось из преисподней, будто монголы пришли брать приступом деревянные города старой Руси.

И Арсений, врач, офицер, – на одно мгновение действительно поверил, что эту дикую конницу извергла степь прошлого. Это и был миг Борисоглебского ужаса, инфернальный провал, дыра в расползшейся ткани истории, откуда полезли на этот свет всадники русского Апокалипсиса.

Поезд тронулся, машинисты спешили увести эшелон. И вместе с ним будто наново тронулось время, вернулся – в ощущении – момент настоящего. И только тут прадед Арсений осознал, что видит на самом деле долгожданную конницу Мамонтова, летучий казачий отряд – точнее, мародеров, насильников, убийц, в которых превратились некогда знакомые ему лихие части, и прежде не брезговавшие грабежом, погромами, но все-таки тогда еще послушные командирам.

Эшелон набрал ход. Конники постреляли вослед, пропали во мгле на заморенных конях. Так Арсений оказался в красном Борисоглебске, снова командуя госпиталем. А Царицын остался белым, и опять туда не было пути.

Наверное, еще можно было попытаться уйти к белым, были проводники, знавшие потайные тропы в степных балках, тайные броды, обходные степные дороги, – но Борисоглебский ужас, не столько страх за себя, жену и детей, сколько обморок от внезапной близости той страшной, подземной России, куда, того не ведая, приехал его дед Бальтазар, России холерных бунтов и безумного князя Урятинского, навсегда испугал Арсения, лишил его воли; нужно было бежать, а он уже не мог бежать, Борисоглебский ужас скакал следом на призрачных конях.