Держу.
– …Миф об изгнании из рая проехался по моей жизни асфальтовым катком. Меня натурально вырастили в раю (как потом выяснилось, мне-то казалось, это просто норма). Так вот, в раю у нас были тучные стада крокусов. Толпами по весне цвели.
Потом меня из этого рая увезли. С тех пор я знаю, что из рая запросто вылетают и без вины, жрать всякие запретные плоды совершенно не обязательно, достаточно влипнуть в соответствующий миф.
– Почему я до сих пор на полном серьезе называю «раем» окраину Берлина первой половины семидесятых, открытый военный городок, вернее, микрорайон в Карлсхорсте, более-менее густо населенный семьями прапорщиков, старшин, мелких посольских чинов, монгольскими дипломатами и одинокими вольнонаемными вперемешку с гэдээровскими немцами – закономерный вопрос. Легко принять такую позицию за излишне эмоциональную идеализацию своего сраного детства, однако дело не в сентиментальности, которой во мне вовсе нет (изгнанные из рая или быстро от нее избавляются, или ломаются под тяжестью этого груза).
– Состоятельность любого общества (включая малые закрытые сообщества вроде нашего микрорайона) определяется ценной всякой отдельно взятой человеческой жизни – по умолчанию, без учета личных достоинств и персональных заслуг. Чем выше эта цена (фиксированная, прошитая на подкорке у каждого), тем совершенней общество, вот и все.
– Конкретно у нас все так удачно сложилось, что наше микросообщество было приближено к райскому совершенству, насколько это вообще возможно. Отчасти потому, что наши родители (и все остальные взрослые) были, по большей части, простыми людьми (напоминаю: прапорщики, старшины, вольнонаемные, не офицерье) без особых способностей и амбиций. И все равно попали на несколько лет ВЗАГРАНИЦУ. Для советского человека круче было только полететь в космос. Все эти люди вполне осознавали, что переживают прямо сейчас самые счастливые дни своей жизни. И высоко ценили членов своих семей, сослуживцев, знакомых и просто соседей как свидетелей происходящего с ними чуда. Это создавало удивительную атмосферу. Достаточно, наверное, сказать, что мне только в девять лет (со слов одноклассницы, дочки офицера, не из нашего района, а из закрытого городка) стало известно, что некоторые взрослые бьют детей. Это была удивительная, шокирующая новость. Как такое может быть?!
Другой момент – окружающие гэдээровские немцы по понятным причинам были заинтересованы, чтобы со всеми нами никогда ничего плохого не случилось. Ровно в том же были заинтересованы полицаи, охранявшие находившееся поблизости монгольское посольство и дом посла. Я часто всем рассказываю про дяденьку-полицая, который чинил наши игрушки и держал в будке пластырь на тот случай, если мы разобьем коленки. Рассказываю и себе не верю, звучит, как феерический бред. Но добрый дяденька-полицай действительно был. И толпы немецких пенсионеров, всегда готовых угостить конфетой и подарить цветок из своего сада. И соседи-соседки, возившиеся со всеми детьми, как со своими и кормившие всех подряд, не разбираясь, кто тут чей. Все они были. И их поведение было нормой, а не чудом. Поэтому сейчас, оглядываясь назад, я и говорю, что меня вырастили в раю.
– Меня вырастили в раю, а потом внезапно привезли в СССР, где ценность человеческой жизни была… ну, какая была. Вы все в этом выросли, даже те, кто гораздо младше, в этом смысле на постсоветском пространстве мало что принципиально изменилось (на разных участках его по-разному, но, с моей точки зрения, это настолько незначительные нюансы, что лень в них вникать). Вот поэтому (в первую очередь, поэтому) я, с вашей точки зрения, такой странный персонаж. Для кого-то очень привлекательный, для кого-то отталкивающий. Для людей, выросших на постсоветстком пространстве, я – инопланетянин. Существо из другого мира. У нас фундаменты разные, и это проявляется во всем.
(Для западных европейцев я, собственно, тоже инопланетянин, но контраст меньше, у них базовая ценность человеческой жизни в годы их детства вполне ничего была. Впрочем, разница все равно велика: искусственная среда есть искусственная среда.)
– …Выжить среди вас было, извините за откровенность, почти невозможно. И до сих пор не то чтобы так уж легко. Потому что люди, для которых ценность человеческой жизни по умолчанию ниже, по умолчанию же более хищные. И более, скажем так, осторожные, хотя мне, конечно, хочется написать: «трусло». Но это несправедливо – обзывать людей только потому, что мне трудно и скучно (базово скучно) среди них жить.
Читать дальше