Анна Берсенева - Мой лучший Новый год

Не помню, что получил брат, а мне Мюнхгаузен (заменивший с той поры Деда Мороза) преподнес роскошную книгу Астрид Линдгрен и набор кубинских марок с цветами (я собирала «флору», Костя – «фауну») для моей коллекции – к нему прилагалась записка «Посылаю тебе, Аннет, кубинских цветов букет».

Это было настоящее, истинное, неподдельное чудо! Счастье самой высокой пробы. Даже старший брат, при всем его скептицизме, не смог найти ни одного довода против таинственного барона, отправлявшего письма в настоящих германских конвертах! Такая подделка никому не под силу, правда же?..

…Больше всего на свете в то время я любила писать и получать письма. Действительно, переписывалась с незнакомыми мне девочками из Тренчина и Софии и однажды отправила письмо Борису Заходеру, попросив его перевести с английского продолжение «Мэри Поппинс» (Заходер мне ответил, чему я до сих пор удивляюсь, и бережно храню две его открытки.) И, конечно, я тут же написала ответ Мюнхгаузену, положив листок под елку (барон не уточнил, как именно он будет забирать корреспонденцию).

Он ответил – в мой день рождения я получила от него красивую открытку с розочками.

Мы переписывались несколько лет после того Нового года – самого счастливого, как я теперь понимаю, в моей жизни. Иногда письма приходили в таких же конвертах с немецкими (а изредка – финскими и австрийскими) марками, иногда это были просто сложенные вчетверо листки бумаги. Обычно я находила их под подушкой. Мюнхгаузен рассказывал о своих приключениях, шутил, советовал мне хорошо учиться и не ссориться с братом. С Костей такой долгой переписки у барона не получилось – он быстро вырос, повзрослел… Сказки приходились ему уже не по росту. « Вон как вымахал, это уже не Костя, а две кости», – сказала тетя Надя, заглянувшая к нам в очередной раз.

Когда мы переехали на другую квартиру, Мюнхгаузен ненадолго пропал, но потом появился снова. Я не рассказывала даже самым близким подругам о том, что веду переписку с бароном. Я никому, даже папе (тем более папе!), не говорила, что давно догадалась о том, что пишу эти письма ему. Моему любимому, лучшему в мире отцу, готовому переодеться в сказочный костюм барона Мюнхгаузена для того, чтобы сделать своих детей счастливыми, пробудить в них фантазию и глубокую веру в чудесное, которая живет во мне и теперь.

Тогда, в 1979 году, и позже, на протяжении многих лет отец вел вовсе не сказочную, а серьезную научную переписку с известным немецким финно-угроведом, профессором Вольфгангом Феенкером из Люнебурга. Профессор Феенкер работал в Гамбургском университете, специализировался в славистике и финно-угроведении, защитил диссертацию на тему «Финно-угорский субстрат в русском языке». Он много раз приглашал выдающегося российского ученого Александра Константиновича Матвеева приехать на конференцию или конгресс в Гамбург, Хельсинки, Вену и так далее по карте Европы. Приглашения профессор Матвеев складывал аккуратной стопкой, и на этом все заканчивалось, не начавшись.

– Ну, может, тебя выпустят хотя бы в Хельсинки? – спрашивала мама. – Там можно купить дубленку…

Отец был беспартийным, с подозрительной дворянской родословной и сложным характером. Работал в университете закрытого для иностранцев города Свердловска. Шансов поехать за границу – ни малейших.

– Вступили бы в партию, Александр Константинович, все стало б легче, – говорили знающие люди.

В почтовый ящик падали очередные извещения – «На ваше имя получено м/п из Федеративной Республики Германии», в Европе готовились к новому конгрессу. Бог с ней, с дубленкой, но увидеться с коллегами, послушать их выступления, обсудить научные проблемы, продвинуться в собственных исследованиях… А какие там, наверное, библиотеки!.. Отец знал если не все языки мира, то, по крайней мере, многие из них. Преподавал латынь и древнегреческий. Свободно читал по-немецки, по-английски, по-французски. Знал финский, венгерский, мансийский.

В тот новогодний вечер отец получил еще одно приглашение на еще один недоступный конгресс, поэтому и был так невесел. Но дети ждали праздника, чуда, счастья, поэтому профессор Матвеев заправил чистый лист в пишущую машинку и написал два письма от лица барона Мюнхгаузена, чудесного враля, который, не будучи членом партии, мог отправиться куда угодно – даже на Альдебаран! Конверты папа распечатывал аккуратнейшим образом, заклеить их заново не составляло труда. Вот так письма профессора Феенкера и получили вторую жизнь – не научную, а сказочную…