Анна Матвеева - Спрятанные реки

Мои родители были против нашего брака, они считали, что девушка выбрала не меня, а квартиру на проспекте Ленина, но вскоре полюбили невестку чуть ли не сильнее дочери, которой у них к тому же не было. Она оказалась практична, основательна, надёжна. Варила суп с клёцками и умела делать лечебный массаж. Вот только забеременеть долго не могла: наш сын, кумир деда и бабушки, родился через десять лет после свадьбы.

Маша, как я уже говорил, пропала из поля зрения в девяностых – кто-то из общих знакомых сказал, что она уехала в Чехию (или в Израиль).

Не могу сказать, что вспоминал её все эти годы, – но сейчас, когда мы сидели рядом на креслах 9В и 9С, выяснилось, что никаких этих лет и не было. Вся моя жизнь, поделенная на два города, была лишь сроком, который я отбывал между двумя аэропортами, – только для того, чтобы встретиться с женщиной, не придававшей моему существованию ровно никакого значения.

И точно как в юные годы, я не мог вымолвить и слова. Надо бы спросить, как взрослый человек спрашивает у взрослого человека:

– Простите, пожалуйста, вы случайно не Мария?

Вдруг она ответит, улыбнувшись:

– Случайно – Мария!

И даже если буркнет, что нет, – не беда: все иногда ошибаются. В прошлом месяце в вагоне метро на меня пристально смотрела одна женщина, а потом извинилась, сказав:

– Вы очень похожи на одного моего знакомого.

Она вышла из вагона, оборачиваясь, в полном смятении.

Я должен был всего лишь спросить соседку из кресла справа, не училась ли она случайно в 199… году в Уральском государственном университете, но почему-то не мог этого сделать и только поглядывал на неё искоса. «Маша», судя по всему, была не из тех, кто чутко реагирует на чужой интерес, – она читала книгу, не отражая моих взглядов. Ни шрама, ни родинки видно не было – судьба, усадив нас рядом, перепутала кресла.

Пилот сообщил по громкой связи, что воздушному судну нужно пройти противообледенительную обработку, и часть пассажиров расстегнула ремни, заново включив телефоны.

Стюардессы бегали туда-сюда, проверяя багажные полки. На полу валялась смятая салфетка, но её никто не замечал, и тогда я поднял салфетку и спрятал в карман впереди стоящего кресла .

Через проход от меня сидела женщина с котом – в прорезях переносной клетки мелькала время от времени недовольная пушистая морда. Впереди блестела чья-то свежевыбритая лысина. Сзади две дамы оживлённо обсуждали проблему лечения артроза коленных суставов.

Мне везёт на интересных попутчиков – одно время я даже подумывал о том, чтобы записывать самолётные истории, но как-то не собрался. Помню, летел рядом с одним известным артистом – почему-то он сидел не в бизнес-классе, а в экономе, первый ряд, место 4B. Я подумал, что артисту не хочется, чтобы его узнавали случайные попутчики, – и поэтому сделал вид, что не понял, кто это сидит рядом со мной и хлещет пиво из банок одно за другим. (Пустые банки он бросал на пол, и те гремели по всему салону, как в американском фильме про молодожёнов.) Но артист почему-то занервничал и осторожно задал мне какой-то вопрос общего характера, а я ответил ему вежливо, но сдержанно, как любому другому попутчику. Тогда он достал из кармана пиджака зеркальце и долго смотрел на своё лицо, так что мне стало его жаль, и я попросил автограф. После этого артист сразу же успокоился и уснул крепким сном.

В другой раз я летел вместе с многодетной семьёй. Мама довольно неформального вида держала на руках младенца, завёрнутого в кусок ткани (не помню, как он называется), и крепко спорила со стюардами, когда они сказали, что ребёнка следует пристегнуть. Рядом с ней сидели девочка лет девяти и мальчик-подросток. Они занимали целый ряд, а через проход, рядом со мной сидел, как я понял, ещё один сын этой неформальной женщины – ему было лет семь, и он, судя по всему, обладал незаурядным интеллектом. Сначала он достал из сумки кубик Рубика и собрал его секунд за двадцать. Потом погрузился в изучение биографии Эйнштейна на планшете и читал её, задумчиво ковыряя в носу, пока не объявили посадку. Мама, перегнувшись через проход, то и дело предлагала юному гению подкрепиться и поглядывала на меня с выражением законной гордости на лице. А мальчик делал вид, что он не знаком ни со своей мамой, ни с другими членами семьи.

В прошлом месяце позади меня летел пухлый обкуренный юноша. Это не мои домыслы, что он обкуренный, а его чистосердечное признание, сделанное попутчице, – он долго и подробно рассказывал ей свою печальную историю. Начал ещё до взлёта: