Мария Метлицкая - В тихом городке у моря

И Ивану становилось весело – он-то сбежал! Сбежал от промозглого питерского дождя, от московских сугробов, от вечного ожидания тепла и весны, от невыносимо затяжных осеней, от коротких, не оправдывающих надежд летних месяцев.

Ему удалось переломить судьбу. Наверное, впервые в жизни.

Работы было немного, зато он много читал. Новинок, конечно, в библиотеке не было – разрозненные тома старых подписных, русская классика, классика французская. А что еще человеку надо для успокоения души? В клубе, в своем кабинетике, а скорее каморке, зная, когда начинаются концерты классической музыки, он включал радио.

Он жил. Впервые за многие годы он жил.

Одиночество совсем не тяготило его – наоборот, успокаивало и утешало.

Ася, дочка его хозяйки, странная и нелюдимая девочка, неожиданно для него самого стала единственным родным ему человеком. Человеком, в котором он сам остро нуждался.

Каждый вечер Ася ждала его у забора. И, завидев его, тут же отворяла кривую скрипучую калитку. Иван видел, как вспыхивают и загораются ее глаза, непостижимые, черные, как самая черная летняя южная ночь.

Она все еще стеснялась его, но провожала, как собачонка, и шла за ним по пятам – к рукомойнику, где он мыл руки, к хижине, где он переодевался. Беспокойно искала глазами мать и радостно выдыхала, если той еще не было. Тогда она сама принималась накрывать на стол – две тарелки, ему и себе, две ложки, два граненых стакана для компота. Вытаскивала из вечно гудящего, прыгающего и постоянно грозящего умереть холодильника кастрюльку с борщом или сковороду с застывшими от жира макаронами, ставила их разогревать, резала хлеб и овощи. И осторожно, боясь расплескать тарелку с горячим супом, мелко семенила от плиты до стола, скорчив смешную гримаску от напряжения и ответственности. Ожидая от него похвалы, важная и довольная, бросала на него косые взгляды и, ерзая на табуретке, наконец усаживалась напротив него.

После позднего обеда или раннего ужина – он тоже был счастлив, если за столом они сидели вдвоем и ни Изергиль, ни Любки не было дома, он ловил ее ожидающий взгляд.

– Читать?

– Конечно, читать! – улыбался он. – Давай тащи! Что у нас там сегодня?

Книги она готова была слушать часами, затаив дыхание, не отрываясь, не отводя от него изумленных, растерянных и счастливых глаз.

Мать она боялась, но все же, кажется, любила. А вот бабку еле терпела. Ни та ни другая, по сути, не были ни матерью, ни бабкой – мать жила своей жизнью, ненавидя весь мир и обвиняя его в своих бедах и неустроенности, а бабка жила своей злобой и ненавистью к дочери и равнодушию к внучке.

Скоро Иван понял причины их отношений – бабка была человеком от природы злобным, не способным на сердечные привязанности и жалость. А Любка… Любка просто была несчастной и одинокой. А больше на тот момент он знать ничего не хотел.

Иногда он уставал и сильно болела нога, да просто не было настроения и очень хотелось улизнуть в свою келью, лечь под одеяло, закрыть глаза и побыть одному. Как-то в такой вечер осторожно предложил девочке погулять, выйти за калитку. И сразу же увидел ее перепуганный взгляд и услышал твердое: «Нет, не пойду. Я их всех ненавижу». И тогда, вздохнув и переборов себя, он взял книжку, и они начинали читать. Больше он не предлагал Асе погулять.

Странно, но на море Любка с дочкой не ходили. Да и вообще местные на море ходили мало и неохотно – дескать, куда оно денется? Не пересохнет. К тому же все уставали после работы, торопились домой, там ждали дела.

Но Любка ненавидела море по-особому, с непонятной яростью:

– Вот еще! В эту вонючую лужу! Да что б оно! – И, сверкая глазами, яростно махала рукой.

Тогда Иван начал брать Асю с собой на берег, и она вспыхивала от радости:

– Сегодня пойдем?

Она шла рядом с ним, победно оглядываясь по сторонам – гордая, независимая. Вот, посмотрите!

На берегу в хорошую погоду смотрела на Ивана, молча прося разрешения, и, в секунду скинув ободранные сандалии и заношенный, давно потерявший цвет сарафан, бежала к воде. У самой кромки, едва замочив ноги, снова оглядывалась:

– Можно?

Дождавшись, пока он кивнет, пулей влетала в волну.

Выбиралась на берег озябшая, с синими губами, и он, поругивая и приговаривая:

– Ох, Аська! Ну меры у тебя нет, ей-богу! А ну как простынешь? Мать же нам голову оторвет! – принимался растирать ее полотенцем.

– Не, не заругает! Ей все равно! – И Ася счастливо улыбалась, мелко дрожала и как собачонка яростно крутила головой, так что вокруг разлетались холодные брызги.