Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Крейсер Миллисента Кент открыла Марио по секрету, что ей всегда казалось, у него самые длинные, мягкие и симпатичные ресницы из всех

мальчиков на двух континентах – трех, если считать Австралию. Марио галантно поблагодарил, назвав ее «мэм» и стараясь сымитировать южный акцент.

Крейсер Миллисента Кент сказала, что не может отличить старые следы от первой встречи с треногой в зарослях от их более поздних следов в поисках старых следов, и что она начинает беспокоиться, ведь уже темнеет и они, наверное, ничего не найдут, и значит, Марио не поверит, что она видела что-то настолько долбанутое, как поблескивающую серебром треногу, установленную без всякой причины хрен знает где.

Марио сказал, что Австралия – это континент, в этом он уверен. Ростом он доходил до подреберья Крейсера Миллисенты.

Марио слышал в зарослях поблизости хруст, но был уверен, что это не Хэл, потому что Хэл, как правило, передвигался бесшумно, будь то в помещении или нет.

Крейсер Миллисента Кент сказала Марио, что, хоть она и общепризнанно отличный игрок с могучим стилем «срываться-к-сетке-инависать-над-ней-как-титан» в традиции силовой игры Бетти Стоув / Винус Уильямс и ее ждет почти безграничное будущее в Шоу, здесь, наедине с ним, ей хочется признаться, что она никогда особенно не любила теннис, что ее настоящая любовь и страсть – это современные ритмопластические танцы, к которым у нее, общепризнанно, не было естественной предрасположенности и талантов, но которые она любила, и в детстве проводила почти что все внетеннисное время, практикуясь в трико перед двойным зеркалом у себя дома в пригородном Монклере, Нью-Джерси, но что именно к теннису у нее был безграничный талант, эмоциональный стиль игры, и что именно благодаря теннису она получала предложения от элитных школ-интернатов, а ей отчаянно хотелось попасть в школу-интернат. Марио попросил ее вспомнить, какую именно треногу она видела: «Хаски VI» модели TL с рифлеными резиновыми наконечниками на ножках и цилиндрической головкой с возможностью поворота на 360° или же модели SL без рифленых резиновых наконечников и с возможностью поворота лишь на 180°, полукруг вместо полного круга. Миллисента призналась, что приняла стипендию ЭТА в возрасте девяти лет с одной лишь целью – сбежать от отца. Отца она называла Старик, и по тому, как звучало это слово, было ясно, что она произносит его с большой буквы. Ее мать ушла из дома, когда Миллисенте было всего пять, внезапно сбежала с мужчиной, присланным какой-то компанией «Кон-Эдисон», чтобы бесплатно оценить энергоэффективность дома. Прошло уже шесть лет с тех пор, как она в последний раз видела Старика, но в ее памяти он остался трехметровым жирдяем – из-за его габаритов все зеркала и ванна в их доме были двойных размеров. Одна из старших сестер Миллисенты, которая всерьез увлекалась синхронным плаванием, забеременела и вышла замуж еще в школе, вскоре после ухода матери.

Все это время хруст и треск в зарослях выше по склону нарастал. Марио приходится нелегко на любой наклонной поверхности. На самой верхней ветке деревца сидит какая-то птица и молча смотрит на них. Внезапно Марио вспоминает анекдот, который однажды слышал от Майкла Пемулиса:

– Если двое людей поженятся в Западной Вирджинии, потом подкопят и переедут в Массачусетс, а потом решат развестись, какая самая большая проблема будет из-за развода?

К. М. К. говорит, что другая ее старшая сестра уже в пятнадцать ни с того ни с сего присоединилась к ледовому шоу «Айс Капады» и стала кем-то вроде подтанцовки, где главной творческой задачей было не врезаться в остальных, чтобы никто не упал, и не упасть самой.

– Развестись с сестрой, потому что в Западной Вирджинии, говорил Пемулис, много людей женятся на братьях и сестрах.

– Возьми меня за руку.

– Хотя он только шутил, конечно.

Свет к тому моменту был уже цвета пепла и клинкеров в гриле «Уэбер». Крейсер Миллисента Кент водила их сужающимися кругами. Потом, сказала она, где-то лет в восемь она пораньше пришла домой после тренировки в зале юниоров ТАСШ в Пассаике, Нью-Джерси, с нетерпением мечтая влезть в старое трико и заняться у себя в комнате всякими ритмопластическими танцами, но из-за неожиданного возвращения застала в своем трико отца. Которое, надо ли говорить, было ему не очень в пору. А его огромные голые ступни втиснулись в босоножки, которые оставила миссис Кент, когда в спешке покидала дом. Он сдвинул всю мебель в столовой к стене и дурачился перед огромным зеркалом в гротескно-маленьком, натянувшемся лиловом трико. Марио говорит, что лиловый очень к лицу Крейсера Миллисенты. Она говорит, что «дурачился» – самое верное и жуткое слово. Выделывал антраша и выкидывал коленца. И жеманничал. Промежность купальника выглядела как рогатка, так она натянулась. Он не слышал, как она вошла. Крейсер Миллисента спросила Марио, видел ли он когда-нибудь женский «иньянь». Непристойная пестрая лохматая плоть вздувалась и выплескивалась поверх каждого сантиметра периметра трико, вспоминала она. Уже в свои восемь она была пышной девочкой, говорила она Марио, но Старик был в другой галактике измерений. Марио не знал, что сказать, и лишь повторял «Ешкин кот!» Пока Старик дурачился, его плоть колыхалась и сотрясалась. Отвратительно, сказала она. В подлеске и дебрях не было ни единого намека на «Хаски VI» или треногу любой другой модели. Миллисента буквально сказала «инь-янь». Но ее Старик был не просто трансвеститом-кроссдрессером, сказала она; оказалось, женская одежда обязательно должна принадлежать его родственнице. Ее всегда удивляло, сказала она, что купальники и пачки для фигурного катания ее сестер всегда выглядели такими криво мешковатыми и растянутыми, учитывая, что сестры сами носили далеко не анорексичные размеры. Старик не слышал, как она вошла, и продолжал дурачиться и скакать в жете еще несколько минут прежде, чем она не поймала его жеманный взгляд в зеркале. Вот когда она поняла, что пора оттуда бежать, сказала Миллисента. И именно в этот вечер ни с того ни с сего ей позвонила женщина из приемной комиссии старика Марио, сказала она. Словно это была судьба. Планида. Кисмет.