Сергей Вольф - Хороша ли для вас эта песня без слов

— Внимание, дети, — сказала она, остановив нас на мосту, вернее, мы сами остановились: внизу полно было диких уток, но уже своих, городских. — Ну-ка, дети, что за речка под нами? А?

Странное дело, но я не только не знал ее названия, но и постарался вспомнить его просто так, роясь в памяти. Надо было мне, дураку, просто мысленно проследить, как и куда она прет, эта речка… Наверное, такую же ошибку совершил и Пирожок.

— Та-ак, — сказала Нинуля. — Пауза достаточно большая, все ясно: не знаете. Какие бы оценки ни стояли в данный момент у вас в классном журнале по истории — ставлю вам по паре. Надо же, не знать свой город. Это надо же! Это, котята, Мойка. Мой-ка.

— Ой, и правда, — глупо так захихикал Пирожок, и я его поддержал таким же дурацким образом.

— Вот так-то, неотесанные! — сказала Нинуля. — Пошли дальше, посидим на Марсовом поле, или вы не знаете такого? Я бы не удивилась.

Потом мы сидели на Марсовом, в одном из полукружий со скамеечками, и Нинуля рассказывала нам, какую потрясающую игру для себя она придумала. Оказывается, когда она гуляет по городу одна, она представляет себе, что она девушка, как она сказала, первой трети девятнадцатого века и, конечно, в этой трети жизнь была фантастически другая, чем сейчас. Дело, разумеется, не в том, говорила Нинуля, что не только космических кораблей или самолетов, но и трамваев не было, не в том вовсе дело, а в том, что жив был и писал свои необыкновенные стихи Пушкин, были живы его друзья, по Невскому проспекту ходили совсем другие люди, а Александра Сергеевича можно было встретить просто на прогулке — идет себе в цилиндре, трость с набалдашником, шепчет что-то, может быть, стихи, те самые, что мы знаем.

— У меня была одна знакомая девочка. — Это Нинуля говорила. — Она была влюблена в Лермонтова, по-настоящему. Она писала ему письма, и он ей отвечал, то есть она сама себе отвечала. Я ее хорошо, очень даже хорошо понимаю. Ведь это — Лермонтов.

— Это же жутко грустно, так вот влюбиться, как она, — сказал Пирожок. — Жутко грустно. В чистом виде блюз.

— Да, конечно, — сказал Нинуля, — и все же…

— А я на днях начну строить катамаран, — вдруг ляпнул я. — Ну, не я сам, а с одним симпатичным дядькой.

— Катамаран — это кто такой? — спросила Нинуля.

— Ладно нас разыгрывать, — сказал Пирожок. — Не верю, что ты этого не знаешь. Ты все на свете знаешь. Потрясающе! — добавил он. — Егор, это потрясающе!

— Нет, мальчики, правда, я не знаю, что это за зверь.

— Ну, это яхта такая, — сказал я, — Но у обычной яхты один корпус, а у катамарана — два, параллельных, понятно я объяснил?

— Понятно-то понятно, но зачем два корпуса?

— Хм… Не знаю, Нинуля. Может, потому, что он тогда широкий получается, устойчивый, его перевернуть ветру труднее, можно побольше парус поставить — наверное, в этом дело.

Нинуля сказала, что вроде бы она все поняла, все замечательно, тебе можно позавидовать, Галкин, ты отрастишь бороду, заведешь трубку, и, обрати внимание, Егорушка, кто-то машет тебе во-он с той скамейки ручкой. Какая-то оч-чень красивая девочка!

Я поглядел, куда она показала. Региша! Там сидела Региша, Ирочка, Корш и Гусь. Рукой мне, конечно, махала не Региша, а Ирочка. Уже идя к ним, я, кажется, осознал, что иду; вроде бы я бросил на ходу Нинуле и Ванечке, что, мол, я сейчас, скоро вернусь…

— Привет, — сказал Гусь. — Стив велел нам тебя найти.

— Странно, — сказала Региша. — Я же сказала Стиву, что Егор деньги внесет.

Я молчал. Я ничего толком не понимал. Гусь сказал:

— Ты, парень, напрягись. Деньги не великие, пятьдесят рублей. Стив вот что сообразил. Если, говорит, все внесут поровну, получается, что у лодки нет хозяина. Он предложил внести в основном свои деньги, а с нас по пятьдесят, но хозяином лодки будет он. Понял?

— А зачем вообще вносить, если лодка будет его? — спросил я.

— А логика в том, что каждый, кто внес по полтиннику, имеет право сам брать лодку, когда надо. По договоренности.

— Понял, — сказал я. — Плата за пользование.

— Мы это обсудим. Позвони мне завтра, — сказала мне Региша.

— Во сколько?

— После школы, в три.

— Хорошо. Но я не знаю… телефон…

— Понятно. — И она назвала номер своего телефона. Дважды.

…После все мы двинулись вдоль Марсова поля в сторону Невы. Шли как-то вразброд, я — ближе к Регише. Пересекли улицу Халтурина и вышли на набережную, потом — в сторону Эрмитажа. По набережной пришлось идти более компактно, я притормозил, и Гусь с Коршем и Ирой оказались впереди, я и Региша — сзади. Я немного схитрил и, добавляя по капелюшечке, замедлял шаги так, чтобы Региша не заметила: в результате мы немного поотстали от идущей впереди троицы.