Ван Мэн - Средний возраст

Потом фракции объединились, работа в институте возобновилась. Группировка Чжао Чана взяла верх и стала господствовать в реорганизованном руководстве института, отхватив себе едва ли не все ответственные должности. Цзя Дачжэню достался пост начальника политотдела, а Чжао Чан был назначен заведующим сектором региональных проблем. Прежнего заведующего, У Чжунъи, с должности никто не снимал, но как-то так получилось, что он перестал выполнять обязанности руководителя. Некоторые говорили, будто Чжао Чан давно уже зарился на начальнический пост, но У этому не верил, да и не принимал случившегося близко к сердцу. Лишь бы его не трогали, а там будь что будет. Напуганный безжалостной сварой, которая вот уже два года не давала людям покоя, он жаждал спрятаться от нее куда-нибудь подальше. Поэтому он не сердился на Чжао Чана — как в свое время Чжао не завидовал ему.

Вечером того дня, когда Чжао был назначен заведующим сектором, он вдруг появился в комнате У Чжунъи. Он держался естественно, как будто и не было долгого перерыва в их встречах, и на его лице по-прежнему сияла доброжелательная улыбка. Едва перешагнув порог, он хлопнул У по плечу и заговорил, источая радушие:

— А ведь мы с тобой, брат, уже года два никак не соберемся посидеть, выпить по маленькой! Знаю, моя вина, все занят какой-то ерундой… Но теперь будем видеться почаще!

Нескольких фраз оказалось достаточно, чтобы перевернуть страницы последних двух лет, отдававшие непередаваемой словами горечью. Можно было подумать, что между ними вообще ничего не произошло. Чего же лучше? Чжао Чан принес с собой опорожненную более чем наполовину бутылку байгара [14] Байгар — очень крепкая дешевая водка. и немного закуски — маринованной курятины, жаренной в масле. Они освободили часть стола, поставили закуску, наполнили рюмки и разом сдвинули их. Прежняя близость, казалось, вновь воцарилась между ними. Но У Чжунъи чувствовал себя как-то неловко, словно это он был повинен во временном охлаждении.

Пить он не умел, так что уже с первой рюмки голова у него отяжелела. Немного погодя и ноги стали чужими, перестали слушаться. Лицо сидевшего напротив Чжао Чана, на которое падал свет лампочки, потеряло привычные очертания. Казалось, перед ним большой белый мяч с глазами, носом и ртом, к тому же поросший шерстью. Ему было смешно глядеть на такой мяч, но он молчал: видимо, У принадлежал к тем людям, которым вино не развязывает язык.

Чжао Чан был более стоек, но и он вскоре стал заметно пьянеть — раскраснелся, в ушах зашумело, голова как будто распухла. В противоположность У Чжунъи он в подпитии говорил без умолку. Ему чудилось, будто голова собеседника качается из стороны в сторону; впрочем, он допускал, что это раскачивается он сам.

Вино частенько усыпляет часовых, сторожащих кладовую нашей души, и все, что хранится в ней, становится явным. У Чжао Чана внутри что-то клокотало, как вода в чайнике, он утратил свою обычную сдержанность. Его подмывало то зарыдать, то кричать от радости, хотелось высказать свои сокровенные желания и мечты. Он выплюнул на стол обглоданную куриную шейку и, криво усмехнувшись, произнес:

— А ведь ты, брат, небось на меня зуб имеешь! Сначала я против тебя дацзыбао писал, а теперь вот подсидел, в заведующие вышел!

— Да ничего подобного, — пробормотал Чжунъи, уже порядком захмелевший, и покачал головой.

— Не верю! Ты со мной скрытничаешь, так друзья не поступают. А ведь я вовсе и не зарился на это заведование — должность маленькая, выгоды никакой, одни хлопоты да обиды… Только нельзя было отвертеться, начальство настаивало. Я сейчас скажу всю правду: тебя не хотели оставлять заведующим из-за брата, он ведь в правых ходит. А тебе, кстати, все эти должности ни к чему. Таким, как ты, у кого темные пятна в анкете, впредь лучше сидеть тихонько в углу и не рыпаться, все равно вас наверх не пустят! А вот насчет дацзыбао против тебя — помнишь, в самом начале кампании?.. — Тут глазки Чжао Чана наполнились неподдельными слезами, в свете лампы они сверкали и дрожали, готовые вот-вот упасть. Он еще больше раскраснелся и швырнул рюмку на стол. — Тут я виноват перед тобой, я и впрямь под тебя копал. Спросишь почему? Да потому, что поверил слухам: мол, у тебя с родней не все в порядке и сам ты ничем, кроме работы, не интересуешься, несознательный… Наше начальство… я сейчас всю правду выложу! Наше начальство боялось, как бы его честить не начали на собраниях, и решило отвести от себя удар. Говорили, будто уже начали собирать материалы на тебя… Все знали, какие у нас с тобой тесные отношения, я побоялся: замешают еще в это дело, вот и накатал на тебя дацзыбао! Теперь ты знаешь всю подноготную. Можешь сердиться на меня, я заслужил! Я даже хочу, чтобы ты рассердился!