Ван Мэн - Современная китайская проза

Я окинул его взглядом.

— Тебя зовут Чаншунь, да? Ты, говорят, все время в специализированной бригаде работаешь?

— Там я уже все закончил. — Он улыбнулся и протянул мне помятую сигарету.

— Спасибо, не курю.

Он осторожно спрятал сигарету обратно в пачку, долго потирал руки, потом обратился ко мне с речью:

— Вы, товарищи начальники, право слово, хорошие люди. Да не будь компартии, нового общества, разве вы поехали бы в наши проклятые места, да еще на свои деньги, со своей едой…

Я не любил комплиментов и, оборвав его, сразу заговорил о курах.

— Куры? — Он вздрогнул, по его лицу пробежала горькая усмешка; потом он повернулся к жене и закричал: — Ну, чего ревешь? Шла бы домой! — И снова ко мне с улыбкой: — Что об этом говорить! Просто у бабы моей никакого соображения нет, вся жизнь для нее в этих курах. А по-моему… — Тут он замолк, как бы подыскивая слова, полные губы его чуть заметно шевелились.

Коротко подстриженный мальчонка — наверно, Хайяцзы — подбежал к нему, обхватив ручонками:

— Папа, папа, я хочу в школу! Хочу учиться!

Чаншунь больно щелкнул его по макушке:

— Уймись, неслух!

Мальчик заревел, кто-то из окружающих бросился его успокаивать, другие стали упрекать Чаншуня… Поднялся страшный шум.

— Не нужно его бить, — заговорил я, — бить людей нехорошо, надо, чтобы человек сам все правильно понял. Руководство Отряда надеется, что ваша семья извлечет урок из случившегося и он послужит на благо воспитания всего коллектива. Поэтому вам предлагается немедленно написать самокритику и размножить ее в сотне экземпляров…

— Самокритику? Размножить?.. — Чаншунь задрожал всем телом.

— Вывесить в каждой бригаде, в правлении, в коммуне. Посмотрим, как будет вести себя твоя жена, и решим вопрос — вывешивать ли самокритику в той бригаде, откуда она родом… Самокритика должна быть готова сегодня же.

Чаншунь схватил меня за руку и, не глядя мне в глаза, заговорил медленно, запинаясь:

— Вы бы… Вы сделали бы… доброе дело… Моя жена, она такого не выдержит…

— От меня ничего не зависит — это распоряжение Отряда.

Он умолк и словно застыл, уставясь на камень перед домом.

Тем временем кто-то из женщин уже увел Юэлань. Остальные повздыхали и тоже вскоре разошлись. Лишь ребятишки все еще разглядывали и ощупывали мертвых кур, уже застывших и почерневших.

Люди, ясно почувствовал я, начали меня бояться и стараются держаться подальше. Даже балагур дядя Лю, возвращаясь с работы, вопреки обыкновению не заговорил со мной. Лишь взглянул на кур, вымыл в пруду свою мотыгу и сказал как бы про себя:

— Молодцы! Крепко взялись за классовую борьбу. Вот изведем всех буржуазных кур, буржуазных свиней — сразу с крестьянами легче работать будет…

И, насупившись, зашагал прочь.

Неужели я допустил ошибку? Но, снова обдумав все, решил: нет, наверно, я прав. Я вел борьбу с капиталистическими тенденциями, да и о всех принимаемых мерах предупреждал заранее. Как уполномоченный Отряда, я обязан был проявлять твердость!

Сразу после этих событий я уехал в уездный центр на курсы по агротехнике и на несколько дней оторвался от бригады. Краем уха лишь слышал, как два члена бригады, привозившие удобрения, рассказывали, что в семье Чаншуня не все в порядке. Юэлань вроде бы с расстройства два дня лежала пластом, свекровь на нее сердится — мол, уронила честь семьи, мальчонка плачет, ночами не спит. Сам же Чаншунь, как рабочий вол, весь день надрывается, а вечером придет домой, уронит голову на руки и молчит. Но все эти семейные дела меня не интересовали.

Когда я вернулся в бригаду, мне первым делом сообщили о крупной ссоре между Чаншунем и его женой.

Я направился к Чаншуню. Он сидел на пороге дома, расставив ноги в рваных матерчатых туфлях, скрючив свое большое тело и запустив узловатые пальцы в волосы. Рядом стоял, заложив руки за спину, дядя Лю и сердито выговаривал ему:

— Ты что, спятил? Все вокруг твердят: какая, мол, хорошая пара, а ты? Бык бешеный! Ты прямо как пес, что кусал Люй Дунбиня [15] Люй Дунбинь — даосский святой, герой многочисленных преданий. , — ни стыда, ни совести…

Чаншунь долго сидел не шелохнувшись, потом вдруг вскочил и зарычал (тут от него пахнуло перегаром):

— Ну, хватит об этом!

Заметив меня, он вновь медленно опустился на порог.

Из рассказов очевидцев складывалась такая картина: после моего отъезда в деревню приехал с инспекцией помощник начальника Отряда Ян. Ему нужны были типичные примеры «борьбы двух линий», и он стал доискиваться, кто же все-таки укрыл ядохимикаты от кур. Никто не признавался, единственной уликой была деревянная миска из дома Чаншуня. Ясное дело, вся тяжесть наказания обрушилась на его семью. Мало того, что пришлось писать покаяние, вдобавок за каждую курицу решено было взыскать — после сбора урожая — по пять юаней. Партгруппа и совет бригады возражали против этого, но тщетно. В доме Чаншуня стало еще беспокойнее. В тот день Юэлань принялась ворчать на мужа: он, мол, недотепа и хозяин никудышный — в доме ни масла, ни соли, сыну учебники не на что купить, а он ничего придумать не может. На беду, Чаншунь как раз перед тем хлебнул с горя у соседа. Попреки жены и выпитое вино впервые в жизни привели его в ярость: он ударил Юэлань с такой силой, что на ее лице отпечаталась пятерня, и закричал: «А-а, так ты меня еще и винишь! А не по твоей ли бабьей глупости Хайяцзы наш остался без учебников? Из-за кого будем ты штраф платить?» Бедная Юэлань сперва вздрогнула и выронила из рук фарфоровую чашку, потом повернулась и молча вышла из дома с обиженным лицом.