Константин Шильдкрет - Кубок орла

Прошлая связь дипломата с царевной Софьей никогда не выходила из памяти государя.

Толстой чувствовал это и лез из кожи вон, чтобы заслужить полное прощение. Петру он служил искренне. Он даже верил, что старается не для Петра, а для «родины». Но царю было ясно его стремление «обелиться какой угодно ценой». Отдавая должное уму и находчивости дипломата, Петр был всегда начеку.

И теперь, как только закрылась дверь, он многозначительно подмигнул Александру Даниловичу:

– Большого ума сей человек, польза нам от него немалая. А как взгляну на него, так и хочется за пазухой у себя пощупать: не лежит ли там камень, чтобы выбить ему зубы, ежели вздумает укусить.

Александр Данилович неопределенно помялся.

Увидев это, лейтенант Мишуков решил, что подходящая минута выпалить все, чему научил его светлейший, наступила.

– Обидно, – по-ребячьи всхлипнул он, – что вы, государь, для верного слуги, Петра Андреевича, камень за пазухой держите, а истинных ворогов не примечаете…

Он взглянул одним глазком на вошедших фрейлин царицы – Варвару Арсеньеву и новую любимицу Екатерины, белокурую Марью Даниловну Гамильтон [91] Мария Даниловна Гамильтон (1697–1719) – камер-фрейлина Екатерины Алексеевны с 1713 г., попала под следствие по обвинению в убийстве собственных младенцев и казнена 14 марта 1719 г. Ее отрубленная голова долгое время сохранялась по приказу Петра заспиртованной в Кунсткамере Академии наук. – и неосторожно продолжал:

– Все у нас новое… И столица, и флот, и великая сила моряков. А как вспомнишь, что каждому смертный час предопределен, что несть человек бессмертен, головой о стену хочется биться. Куда кинемся мы без тебя?

– Как куда? Иль нету сына у меня?

– Нету! – завопил Мишуков. – Есть печальник ворогов твоих лютых, а сына нету. Глуп он, все расстроит. Погубит Россию!

– Правду режет, черт рыжий! – негромко рявкнул вошедший князь-кесарь.

Петр и сам чувствовал, что Мишуков говорит искренне, но присутствие женщин, не входящих в число самых близких ему людей, вынудило его наброситься на смельчака с кулаками:

– Молчи, хам!

Только переждав, пока фрейлины отошли в сторону, он похлопал лейтенанта по плечу:

– Сего не болтают на людях… А за правду – спасибо. Всегда правду режь мне, как себе самому. Хоть и сам все знаю про сына, однако – спасибо…

Арсеньева загнала Ягужинского в угол и что-то сердито выговаривала ему.

– Так его, Варенька! – подзадоривал царь. – Вы что же, господа Сенат, робеночка непорочного забижаете?

Шутка Петра вызвала общий смех. Даже сама Арсеньева фыркнула:

– Ясно, непорочная. Кому и знать лучше, как не вам, Петр Алексеевич!

Гамильтон, стыдясь за подругу, отвернулась. Несмотря на довольно высокий рост, Марья Даниловна казалась до чрезвычайности легкой, как бы воздушной. От всей фигуры ее и от скромненького платья веяло совершенной физической чистотой, чем-то уютным, трогательно ласковым, девственным.

Когда умолк смех, она поклонилась государю:

– Царица вас ищет, мой суврен.

В опочивальне царицы густо пахло пудрой и лекарствами. Екатерина лежала на пуховике, покрытая атласным стеганым одеялом. Ее похудевшие пальцы судорожно мяли недошитую крестильную рубашонку.

Петр заботливо склонился над женой и поцеловал ее в лоб, в то место, где в последние месяцы залегло большое желтое пятно.

– Что, матка, тяжко?

Она взяла его руку, прижала к своей щеке, потом приложила к вздутому животу.

– Вот так, Петр Алексеевич.

– Держу, матка… И тебя держу, и младенчика нашего.

Слово «младенчика» он произнес с такой любовью, что царица прослезилась. Рука государя точно поглаживала невидимого ребенка. Лицо заволакивалось тихой мечтой.

«Мой, мой, мой! – млея от счастья, повторяла про себя царица. – Пускай тешится, когда придет блажь, с Арсеньевой, с полковницей-вертихвосткой Авдотьей Чернышевой [92] Евдокия Ивановна Чернышева (до замужества Ржевская) (1693–1747) – жена сенатора (бывшего царского денщика) Григория Петровича Чернышева. Одна из многочисленных любовниц Петра, была прозвана им за бурный темперамент «Авдотья бой-баба». , с полонной женкою Анною Крамер [93] Анна Ивановна Крамер (1694–1770) – дочь нарвского купца, по взятии Нарвы была угнана в плен и попала в услужение сначала к генералу Апраксину, затем к царице Екатерине, стала гофмейстериной Натальи Алексеевны. – с кем хочет. Не страшно. Он одну меня любит. Забавляйся, мой сокол! Я для тебя и Марью Даниловну приготовила… С ними забавляйся, муж мой, а любить – меня одну люби».