Однажды после какого-то очень важного сообщения ученика князь-кесарь до того растрогался, что погладил его по голове и наградил алтыном. Видевшие это приказные и каты поразинули рты. «Без злого дела часу прожить не может, – подумали они про себя, – а сердце христианское имеет».
С тех пор все окружавшие князя-кесаря стали относиться к Ваське не только с уважением, но и с некоторым даже трепетом.
Точно следуя советам Преображенского приказа, ученик держался на фабрике так, что к нему не мог бы придраться даже самый недоверчивый человек. Был он мальчиком послушным, тихим, очень много молился и всегда, без всякой на то просьбы, кому-либо прислуживал.
Однажды Васька пришел к Федору Юрьевичу в необычное время.
– К нам на фабрику атаманы забрались! Послы от ватаги!
Ромодановский бросился к мальчику:
– Где? Когда? Какие ватаги?
Через несколько минут к фабрике неслись во всю прыть переряженные солдаты и поручик.
Три посла от станичников, обо всем договорившись с товарищами, явились к мастеру.
– Мы к твоей милости, – сняли они шапки… – Потому как ткачи мы и желаем на дело стать.
Мастер повел их к станкам и, убедившись, что они кое-что смыслят в работе, стал снисходительней.
– Ви беглий?
– Не то чтобы что… а ежели того, – неопределенно ухмыльнулся один из станичников, – то, как бы сказать, и не того.
– Беглий! – не без удовольствия мотнул головой Струк. – Но я имей добри серс. Пусть приказни ищет закон. Мой забот искать кароший работни для фабрик. Будете не лениться, будет вам карашо.
Разбойные отвесили низкий поклон и испросили разрешения приступить к работе со следующего дня.
– Только завтр до сольнц надо быль здесь, – согласился Струк.
Этого и надо было ватажникам.
«Ищи ветра в поле, – переглянулись они, выйдя за ворота. – Дожидайся…»
– Самые они и есть, – шепнул Васька поручику и на одной ножке ускакал прочь.
Прежде чем улечься, мальчик раздул огонек и забрался под койку. Сердце его тревожно забилось. Он несколько раз уже тянулся к сучку, искусно закрывавшему выдолбленную в бревне дыру, и тут же отдергивал назад руку с таким мучительным стоном, будто его обжигало горячими углями.
– Господи, избави от всякие скорби, гнева и нужды, – слезно помолился он. – Призри на раба Ваську Памфильева…
Хорошенько настрадавшись, Васька прильнул к заветному тайнику. Мгновенно позабылось все. Стало тепло и уютно. От полноты чувств хотелось плакать.
Он перебрался на койку. К груди ласково прильнули монеты. Васька на ощупь пересчитывал их, складывал стопочками, разговаривал с ними, как с живыми милыми существами. У него было уже пять рублей и три деньги. Целый клад. С такими деньгами смело можно было начинать свой собственный торг. Мало ли в его тринадцать лет по Китай-городу ходит пареньков с лотками! Или Васька хуже других? Но ученик не спешил. Страх, что он может проторговаться, удерживал его. «Погожу, – подумал он. – Годочка через четыре женюсь, тогда в самостоятельность взойду».
Васька не заметил, как в приятных мечтах заснул. Снились ему расставленные солдатскими стройными рядами денежные колонки. Он коснулся пальцем алтына, и вдруг алтын весь засиял, стал червонцем! Чулан наполнился звоном и нестерпимым сверканием. Золотой ливень хлестнул Ваську по голове. Он вскрикнул и проснулся в смертельном ужасе.
Кто-то, весь в крови и со связанными руками, рвался к его роже:
– Все едино убью, опаш иудин!
Васька вгляделся и узнал одного из преданных им станичников.
Арестованного увели в Преображенский приказ и там заперли в подвале с другими, тоже изловленными у фабрики, его товарищами. Вскоре заскрипели ржавые петли. Дверь раскрылась. Хилый огонек свечки больно резнул глаза. Колодники зажмурились.
– Не приобык в лесу к почтению, идол? – лягнул одного из них в грудь приказный.
Колодник сделал вид, что не понял.
– Встань, когда царев человек говорит!
Из-за спины приказного несмело высунулась голова Васьки:
– Он, он!
Больше ничего от мальчика не требовалось. Надо было только удостовериться, был ли задержанный в чулане тем самым станичником, который улизнул от поручика.
– Он! Как есть он! – еще раз подтвердил ученик.
– Я! – рванулся, задыхаясь, колодник. – Токмо знай, опаш иудин: живой ли, мертвый, а упрежу фабричных, что промеж их гадюка ползает.
Всю ночь сам Федор Юрьевич пытал колодников. Станичники твердили одно:
– На фабрике были, работы искали. А токмо сами мы не из ватаги и работных фабричных никого не знаем.
Читать дальше