Константин Шильдкрет - Кубок орла

– Молитесь: «Господи, в руки Твои передаю дух мой…»

– Спа-си-те! – задыхаясь, вскрикнул узник. – Спа…

Через час над Санкт-Питербурхом поплыл погребальный перезвон. На стенах запестрели плакаты:

«Сего дни, двадцать шестого июния 1718 года, пополудни в шестом часу, будучи под караулом в Трубецком раскате, в гарнизоне, царевич Алексей Петрович преставился» [105] Обстоятельства смерти царевича не совсем ясны. Ходили даже слухи, что ему отрубил голову сам разгневанный отец. По другой версии, Алексей скончался во время пытки, наиболее же вероятно признание А. И. Румянцева, сделанное им в одном из писем, согласно которому Алексей был задушен подушками самим Румянцевым, Бутурлиным, Толстым и Ушаковым. Равелин Петропавловской крепости, куда он был заключен, с тех пор получил название Алексеевского. .

Ночью выпустили Евфросинью и принялись за других приговоренных.

В увековечение памяти о суде над сыном и в знак «блестящей виктории» над врагами Петр повелел выбить медаль. На одной стороне ее красовался портрет государя, на другой – корона, лежащая на высокой горе у облаков; ее освещало солнце; и надпись: «Величество твое везде ясно. 1718 г. 20 декабря».

Начатые было переговоры о мире прервались. Подбиваемые Англией, Австрией и Пруссией, шведы резко отказались идти на уступки.

– То все Англия колобродит! – злобно догадывался царь. – Спит и видит нас побежденных, чтобы Архангельск сглотнуть. Ан подавится! Мы им покажем, кто мы такие есть…

Всю надежду Петр возлагал на регулярное войско. На его содержание он не щадил никаких денег. Но беда была в том, что денег в казне почти не оставалось.

Государь только и занимался тем, что измышлял новые способы для пополнения оскудевшей казны. Верным помощником его в этом деле был Павел Иванович Ягужинский, носивший уже звание генерал-прокурора, или, как говорил Петр, «царева ока».

Как-то Ягужинский явился к Петру необычайно возбужденный:

– Я, Петр Алексеевич, только что сказки сличал с докладами фискалов.

– И что же?

– Не страшась говорю: есть еще казна у нас, государь! Я такую конфузию губернаторам готовлю, что по углам разбегутся.

Выслушав любимца и одобрив его затею, Петр уехал с ним в Сенат. Сидение длилось до позднего вечера, а ночью государь и генерал-прокурор составили подробное руководство для ревизоров.

Через три дня во все губернии были отправлены генералы с большими отрядами штаб- и обер-офицеров. Ягужинский оказался прав: в шести только губерниях ревизорами было обнаружено 1 123 065 утаенных душ.

Царь отдал приказ:

«За военным переписчиком надлежит следовать палачу с кнутом и виселицей, дабы казнь ворам могла быть учинена немедленно».

– Не крепко ли будет? – призадумался Ягужинский.

– Ничего. Погодя Россия спасибо скажет… Так, Петр Андреевич? – повернулся государь к углубленному в бумаги Толстому.

– Не погодя, а и ныне уже имя ваше славословят, мой император.

– Ого! Он меня из суврена в императоры пожаловал…

– С той поры-с, как веленьем вашим нахожусь в действительных тайных советниках и президентах Коммерц-коллегии, а к тому же еще удостоен Андреевским кавалером, – вы в моих глазах император-с.

– А ежели я тебя еще одним титулом пожалую? – лукаво подмигнул царь, знавший, что дипломат спит и видит себя графом.

– Великим нареку-с… Как всем подданным вашим любезно.

– Ну хоть бы раз в карман за словом полез! – рассмеялся Петр.

– Всему свое место-с. Слово – в голове, в карманах – кошель да часы… Тьфу ты! – вскрикнул вдруг Толстой, выхватывая часы. – Заболтался. На допрос надо, а я…

Вместе с ним исчез и Ягужинский.

В терем вошла Екатерина.

– Сердитый или добрый?

– Могу и осерчать, коли хочешь… А?

– Значит, добрый.

Она присела к нему на колено, заискивающе поглядела в глаза.

– Просить хочу соколика моего…

– Попробуй.

– Пожалей Марью Даниловну! Не я прошу, все тебя просят: и царица Прасковья, и Апраксин, и Брюс…

Царь оттолкнул жену.

– О ком печалуешься? О детоубийце? Огнем ее пожечь!

Но царица не унималась – опустившись на колени, прильнула щекой к ноге государя.

– Для меня… На многом я ее проверяла. Друг она нам. Ну, заблудилась, согрешила. И пострадала довольно… Отпусти ее!

Петр не глядя ответил:

– Не хочу быть ни Саулом, ни Ахавом, которые, неразумною милостью закон Божий преступая, погибли и телом и душою.