Константин Шильдкрет - Кубок орла

– Я тебя, вор, пощажу! Перед всем миром, на площади, ворам на устрашение повешу! – не раздумывая крикнул государь, прочитав эту «слезницу».

Ближние забеспокоились.

– Как бы умов смущения не было, – робко произнес князь Куракин. – Высокородный муж князь Гагарин. Боярство возропщет.

– Кому много дано, – холодно поглядел на него царь, – с того много и взыщется. На площади, перед всем миром, повесить вора!

Губернатора вызвали в Москву и у заставы арестовали и увели в застенок.

Князь-кесарь пожелал сам распоряжаться казнью. Но в назначенный день он неожиданно почувствовал себя так плохо, что не мог подняться с постели. Он умолял государя «погодить с казнью», но Петр остался непреклонным и повесил губернатора, не дожидаясь выздоровления «птенца».

К вечеру Ромодановский горел в жару. Всю ночь он порывался встать с кровати, дрался с лекарями и ревел звериным ревом:

– Держите вора! Гагарина-вора держите! Он с петли убег! Черти, распустились без меня!

Обессилев, он притих, лег на спину и заснул. Лекари долго прислушивались к дыханию больного, потом успокоили родных:

– Все ошен карош. Болезнь идет так, как надо идет.

А через час князь-кесарь умер.

Узнав о смерти Федора Юрьевича, Петр набожно перекрестился:

– Да… Нелегко нам без него будет.

Забота о том, кто заменит князя-кесаря, огорчала государя, кажется, больше, чем смерть любимца.

Толстой не преминул вставить свое словечко:

– Я полагаю-с… мне сдается, суврен, что турбации избежать можно. Я еще о прошлом годе-с по вашему указу прожект представлял… Полиция должна быть не в загоне-с, а комильфо…

Слова дипломата пришлись ко времени. «Что же Приказ земских дел? – рассуждал царь про себя. – Раньше он хоть сотскими, старостами и десятскими ведал, которых московская ратуша поставляла. А ныне и сие перешло к губернаторам и комендантам. Один перевод деньгам».

– Полиция должна сестрой быть Тайной канцелярии, – произнес Петр вслух. – Сестер сих надобно содеять со всем усердием такими, чтобы для крамольников и воров стали они погрознее самого упокойника, царство небесное, Федора Юрьевича. И да будет оная полиция монументом князю-кесарю.

Он хотел набросать черновик указа, но раздумал:

– Сам состряпай, Петр Андреевич. Можно еще с Дивиером [102] Дивиер (Девиер) Антон Мануилович (1682–1745) – родом из португальских евреев, переселившихся в Голландию, вывезен из нее Петром I в качестве юнги. Женился на сестре Меншикова Анне (против воли ее брата), генерал-полицеймейстер с 1718 г., с 1726 г. возведен в графское достоинство, затем интригами шурина попал в опалу к Екатерине и сослан в Сибирь (стал там правителем Якутска и Охотска), откуда возвратился в Петербург лишь за два года до смерти. .

Тучная спина дипломата согнулась в поклоне:

– С Дивиером куда как сподручнее-с…

– А в «парадизе», сдается мне, не худо бы учинить генерал-полицеймейстерство. А? Так ты в прожекте отписывал?

– Обязательно, мой суврен. Обязательно-с.

– И быть по сему. Дивиеру сие дело под самую стать.

– Под самую стать, мой суврен. Под самую-с.

Через месяц, после долгих сидений, был выработан и подписан Петром новый закон. Вместо приказов учреждались «на европейский манир, как вместно цивилизованным странам», десять коллегий: иностранная, военная и адмиралтейств-коллегий, камер, штатс-контор, ревизионная, мануфактур, берг, коммерц- и юстиц-коллегии.

Дивиер первый отправился в Санкт-Питербурх «учинять монумент Ромодановскому» – налаживать полицейское дело.

– Так и есть, государь! – бессильно опустил руки светлейший. – Доподлинно узнано… Не вернется царевич из-за рубежа.

Петр не поверил своим ушам.

– От кого узнал?

Меншиков подал цидулу, доставленную из Вены от резидента Веселовского.

«Прибыв в Вену, – прочитал Петр, – царевич сказал вице-канцлеру графу Шомборну: отец мой окружен злыми людьми, до крайности жестокосерд и кровожаден, думает, что он, как Бог, имеет право на жизнь человека, много пролил невинной крови, даже сам часто налагал руку на несчастных страдальцев; к тому же неимоверно гневен и мстителен, не щадит никакого человека, и если император выдаст меня отцу, то все равно, что лишит меня жизни!..»

– Будь благонадежен, Евдокиино семя! – прохрипел государь. – Всякого, кто противу царства моего восстанет, будь то отец или сын, все едино в куски изрежу и псам выкину! – И вдруг отшвырнул далеко в сторону стол. – На виску! Всех! Все гадючье отродье ихнее! А его – из-под земли достать и ко мне доставить.