Алексей Винокуров - Ангел пригляда

Отец Михаил продолжал говорить, но Суббота не слушал его. Что-то ударило его в сердце, он замер, стал задыхаться… Страх, страх охватил его, впервые в жизни овладел им полностью, пожрал целиком. Он внезапно ослабел, боялся думать, боялся дышать. Нет-нет, оставьте его, наконец, в покое, слишком долго его мучили, питали несбыточными надеждами, пугали страшными картинами, заставляли предать себя, согнуться, сломаться. Он заслужил наконец, заслужил немного покоя, не волнуйте снова его сердце, не обольщайте душу обманчивыми словами, ибо он никому и ничему уже не поверит – так уж сложилась жизнь на этой планете…

Суббота плыл, цепенел, поглощенный своим отчаянием, и как-то пропустил момент, когда безумец на соседней кровати умолк и закрыл глаза… Но Субботе уже было все равно. Черная печаль заслонила белые стены, все было бесполезно, бессмысленно, дико. А главное, все было ложью. Перед ним не всемогущий архангел душу раскрыл, а рядовой сумасшедший.

И все, что видел он, все, чего боялся, все, на что надеялся, – всего этого не было. Ему показалось, причудилось, приснилось. Вот и сейчас он спит. Ему вкололи лекарство, это забвение, он видит сон. И во сне этом он видит бородатого отца Михаила, который ему же его собственный сон и рассказывает. Вот почему он все так хорошо знает.

А на самом-то деле никакого отца Михаила нет. Нет и не было. А его, Субботу, вылечат. Обязательно, никаких тут сомнений. Наша психиатрия – самая лучшая в мире. От нее выздоравливали даже совершенно здоровые люди, а вылечить психов – для нее это плевое дело. Так что вылечат всех – и его самого, Субботу, и несуществующего архангела, все будут здоровы. И хорошо, что он лежит тут, пристегнутый к кровати, и даже голову о стену разбить не может. Значит, все идет как надо, идет своим чередом.

Однако была вещь, которая его тревожила, не давала никак успокоиться, расслабиться… Очень важная вещь, и ее надо было выяснить прямо сейчас.

– Один вопрос, – сказал Суббота в пространство, – всего один. Что теперь будет?

Он застыл, ожидая ответа. Застыл на своей постели и отец Михаил. Он лежал недвижно, холодно, дыхание не исходило от него…

– Вы спите? – с дрожью в голосе спросил Суббота.

И, не закончив фразу, уже знал ответ. Да, он спал. Бессильный, погруженный в вечную кому, бывший архангел, нынешний сумасшедший лежал рядом с ним. Лекарство, которое ему вкололи, обеспечит ему вечный покой. И хорошо, и ладно. Так и надо, так и должно быть. Потому что на земле нет места архангелам… тут и людям-то места нет. Рано или поздно он, Суббота, сам станет таким, тоже погрузится в вечный сон… Может быть, очень скоро. Прямо сейчас… А Земля… Земля распылится, исчезнет в глубинах вселенной, превратится в плазму, испарится, вернется к тому, чем была когда-то – к пустоте, к хаосу, к безумию…

Дверь аккуратно раскрылась. Ему не хотелось видеть санитаров, врачей – никого. Тем более, если придут темные, желтоглазые. Суббота закрыл глаза, надеясь, что все рассосется так, без него. Кто-то подошел к его постели, склонился над ним.

– Как себя чувствуем, больной?

Голос был чужой, но интонации… Интонации казались знакомыми до боли.

– Рубинштейн?!

Он открыл глаза. На него глядел молодой мужчина в белом халате, слегка горбоносый, с пепельными волосами, ясноглазый, улыбался чуть лукаво, успокаивающе.

– С вашего позволения, доктор Ясинский, Станислав Владиславович.

Суббота смотрел на доктора во все глаза, не верил себе. Потом вдруг вспомнил, перевел взгляд на отца Михаила. Тот был по-прежнему холоден, застыл, цепенея.

– Он… он… Они его… – из горла Субботы внезапно вырвалось рыдание.

– Ну-ну, ничего-ничего. – Доктор Ясинский похлопал его по руке, одновременно отстегивая ремни, один, второй, потом освободил ноги. Придержал пальцем веко, изучая реакцию зрачка. – Что ж, дело обстоит лучше, чем я ожидал. Поднимайтесь потихонечку.

Суббота сел на постели, глянул на бледного, неподвижного отца Михаила. Рыдания снова подкатили к горлу, но он удержался. Слабая тень надежды шевельнулась, когда он увидел, как Ясинский подошел к отцу Михаилу, взял его за руку, стал нащупывать пульс, потом приоткрыл ему веки. Но надежда эта расточилась, исчезла – доктор помрачнел и нахмурился.

– Доктор, они…

– Подождите, – доктор отмахнулся, не глядя. Задумался на секунду, сунул руку в карман. Субботе показалось, что рука эта ушла на небывалую глубину, рылась в каких-то необозримых недрах. И, наконец, вынырнула, держа в руке шприц с коричневым содержимым. Доктор повернул руку отца Михаила, быстро перетянул ее резиновым жгутом и вколол лекарство во вздувшуюся вену.