Зульфю Ливанели - Счастье

На следующей неделе, еще до того, как он попрощался с товарищами по погранзаставе, случилось нечто, расстрогавшее Джемаля до глубины души: то, чего он не забудет всю свою жизнь. На погранзаставу прибыл новый лейтенант: восторженный и неопытный командир. Ближе к вечеру, увидев идущего по направлению к заставе по горе человека, он без всякого колебания отдал приказ открыть огонь. Так поступил бы и погибший капитан, по-другому было нельзя. В спускающихся сумерках двигающийся в тени гор человек мог представлять опасность для заставы. Да и никто, кроме боевиков РПК, не бродил по этим горам. Прозвучали выстрелы. Силуэт человека опустился на землю.

Они пришли взглянуть на труп – и оказалось, что это был маленький ребенок. Бедняга пас здесь нескольких овец и коз. Как только Джемаль увидел изрешеченное пулями тело мальчика, сразу вспомнил пару смотрящих на него с благодарностью черных глаз в выселенной деревне. С напрасной надеждой будет ждать парализованный дед внука в избушке под саманной крышей. Который не вернется никогда.

«Я размягчаюсь», – подумал Джемаль. Может, оттого, что закончилась служба. А может, это было ликование по поводу спасения от пули Мемо. Смерть ребенка зачеркнула его радость, он почувствовал, как сильно забилось сердце.

Да, месяцы, проведенные в этих горах, ожесточали человека. Но и делали стойким к людским слабостям. Это все равно что надеть тесные ботинки и в течение первых дней мучиться и натереть ноги, но со временем привыкнуть к огрубевшим мозолям и не чувствовать ни боли, ни неудобства. Так и солдаты адаптировались к жестокой, грубой, суровой и бесчувственной жизни.

Садясь на рейс Стамбул – Измир, Профессор чувствовал себя человеком, подхваченным и унесенным течением бурной реки. «Меня понесло!» – крутилось в его голове, только теперь он осознавал, что вся его жизнь меняется. Происходящее было странным, и слово «понесло» являлось лучшей характеристикой этой ситуации. Он сидел один в комфортном кресле просторного бизнес-класса «Аэробуса 310». У услужливой стюардессы он попросил только стакан и лед и наполнил его купленным в аэропорту виски – рубинового цвета, с послевкусием легкого дымка, пахнущим как хорошо выдержанный коньяк. «Меня несет, – снова подумал он. – Однако не я такой один, всех заносит».

Профессор не мог мыслить как все нормальные люди, он думал так, словно писал книгу или надиктовывал секретарю текст – правильно построенными предложениями. Его приучила к этому необходимость на протяжении многих лет писать статьи, готовить тексты для конференций, планировать выступления на телевидении. Вот и сейчас он, как всегда, наводил в мыслях порядок. Так же, как он делал обычно, взяв маленькие карточки, он начал писать по порядку.

«Всех заносит, – строчил он. – Система восточных и исламских нравственных ценностей разрушена. Политика европеизации, попытка внедрения западных ценностей на практике приводят к потере ценностных ориентиров общества, лишенного корней… У общества без определенных правил, живущего одним днем, не может быть порядка. Мы переживаем период нигилизма; не только я и мое окружение, такое происходит повсеместно. Нет довольных своей жизнью; все желают жить лучше, но не знают, что нужно для этого делать. Объяснения нет, а следовательно, у общества нет ни мифологии, ни идеалов. Поэтому люди стараются спастись, оставаясь на берегу и хватаясь за нависающие ветви, чтобы не утонуть в водах реки, к берегу которой их прибило. Кто-то держится за ветвь ислама, кто-то – национализма, кто-то – курдскости, а кто-то погрузился в нигилизм».

Наливая еще один стакан, он сказал сам себе: «Парень, ты толкаешь речь! Это словоблудие, у тебя другая проблема. Признай свои страхи и расслабься!»

К нему подошла высокая, с изумительным, словно у горной газели, разрезом глаз бортпроводница и сказала, что, если он не против, капитан воздушного судна сочтет за честь принять его в кабине пилотов. Ему было не до этого, единственное, что ему хотелось, – остаться одному. Внутренний голос велел: «Откажись!», однако из уст вырвалось: «Хорошо!» Вместе со стюардессой они пошли в кабину пилотов. Летчики знали его по телевизионным программам и жаждали пообщаться.

Он с изумлением отметил, что кабина «Аэробуса 310» основательно оснащена электроникой. В рубку сквозь помехи поступали сообщения, понятные только пилотам, согласно которым те регулировали высоту и направление, не прерывая беседы. Профессор еще раз подумал о том, насколько же идет людям форма. Водители автобусов дальних рейсов тоже носили одежду, которая им шла, и солнцезащитные очки. Вот и пилоты «Аэробуса» выглядели с иголочки. У Профессора возник соблазн потянуть один из рычагов вниз и, нажимая на кнопки, координирующие полет, заставить самолет упасть. Он знал: если вывести «Аэробус» из-под контроля, вернуть его в прежнее состояние будет сложно, он скорее всего разобьется. Профессор задумался о том, что же заставляет человека двигаться прямо к смерти, невзирая на чувство страха перед ней. Это был очень сильный импульс. Гарсиа Лорка в своих стихах описал силу, которая подталкивает к смерти быка во время корриды. Находясь на вершине страха, люди бросаются вниз с Босфорского моста. Они испытывают необъяснимое внутреннее волнение, в последний раз поднявшись наверх…