Борис Брикер - Собачье дело - Повесть и рассказы

— Кто вас так одел? — остановил режиссер патриция, который величаво поднимался по мраморным ступеням. — Это Римская империя, черт возьми, или одесский Привоз до революции? Переодеть его немедленно!

Патриций грозно обернулся, но Купоросов столкнул его с лестницы и сунул обратно в паланкин.

— В костюмерную, в костюмерную! — прикрикнул режиссер на рабов. Те безропотно покорились звукам властного голоса и виду замшевой куртки.

— Товарищи! Приготовились! Будем разыгрывать сцену дворцового переворота. Здесь есть царь?

Несколько богатых горожан почтительно приблизились к режиссеру.

— У нас есть император, — с дрожью в голосе произнес самый смелый из них.

— Давайте сюда вашего императора. Боже! Кто вас просил выводить на площадь массовку?! Перекрыть все выходы и убрать римский народ с площади! Пусть подождут!

Богатый патриций бросился выполнять указание.

В это время к Капитолию подкатил сам император и удивился отсутствию благодарного ему римского народа. Император грозно сдвинул брови и, положив ногу в золотом сандалии на голое услужливое плечо раба, громогласно изрек:

— Почему мой народ не приветствует меня? Всех перевешаю!

— И это император?! — возмутился Купоросов еще громче венценосного монарха. — Иди сюда, парень! Хочешь сыграть императора?

— Я Гай Юлий Цезарь, — сказал Гай Юлий Цезарь.

Купоросов громко засмеялся.

— Да ты что? Где ты видел такого Юлия Цезаря? Кто вообще дал ему роль? Кто? — Режиссер повысил голос и строго посмотрел по сторонам. Все молчали.

— Так вот. Быть тебе императором или не быть, зависит от меня. Понял?

— Не понял, — сказал император, который действительно ничего не понял.

— Ладно. Давайте работать. Посмотрим, что ты за император. Тишина в павильоне! Репетируем убийство Юлия Цезаря. Народ пока не впускать. Одеть и загримировать Брута и подобрать шесть-семь сенаторов потолще и посолидней.

Работа заспорилась. Несколько молодых, шустрых рабов в качестве ассистентов Купоросова бегали по площади, выполняя поручения всемогущего режиссера. А известная в Риме женщина стукала сандалием о сандалий перед носом римских граждан и громко выкрикивала таинственные, волнующие слова:

— Убийство Юлия Цезаря. Дубль второй!

И вот Юлий Цезарь медленно и торжественно поднимается по мраморным ступеням Капитолия. Купоросов доволен.

— А ничего. Может быть.

На двадцать восьмой ступеньке сидит патриций, загримированный под плебея. Император толкает его ногой.

— Пшел вон, неумытая рожа!

— Не так, Юлий! Не так, Цезарь! Ты же император. Кроме того, предчувствуешь свою гибель. Ты должен говорить трагическим гекзаметром или, на худой конец, пентаметром. Вот так. — Купоросов встал на место императора, ткнул загримированного патриция ногой в солнечное сплетение и произнес:

После пятой пробы Юлий Цезарь научился разговаривать так, как должны были разговаривать римские императоры. И тогда Купоросов приступил к постановке хрестоматийного эпизода римской истории: убийству императора.

— Убийцы! Убийцы на площадку!

Рабы-ассистенты вытолкнули из-за колонны смущенных Брута и сенаторов.

— Ну вот. Здрасьте! Чем вы собираетесь убивать? Где ваши кинжалы? Эй, ассистент Луций, принеси убийцам кинжалы!

Луций принес ножи для чистки репы.

— Сойдет. А теперь, побыстрее за дело, — обернулся Купоросов к сенаторам.

— Не могу, — сказал Брут. — Это мой друг.

— Искусство требует жертв, вы ведь знаете, уважаемый, — сказал Купоросов и легонько подтолкнул Брута к императору. Крылатое выражение показалось Бруту убедительным, и он, дрожа, занес нож над Гаем Юлием.

— Ну, приканчивай его! А вы чего стоите? Помогайте! — кричал режиссер сенаторам в творческом экстазе. — Мотор!!

Тело римского императора медленно сползло на мраморные ступени. Единственное, что он успел выговорить, было: «И ты, Брут…»

— Впускайте народ! — кричал режиссер. — Массовая сцена. Народ волнуется. Ассистенты, волнуйте народ! Кровь императора течет по ступеням!

— Кровь императора течет по ступеням. Дубль шестой, — произнесла известная в Риме женщина и стукнула сандалием о сандалий.

Народ взволновали.

В это время к Капитолию прибыл паланкин. Из него вышел патриций, которого режиссер посылал в костюмерную.

— Ну вот. Теперь совсем другое дело. Вы и будете Марком Антонием. Как вас зовут?