— Входи, — пригласила Синди, — и дай мне поглядеть на тебя. — Но, шагнув вперед, Майлз споткнулся о ходунки, и Синди судорожно схватилась за них обеими руками. — Я по-прежнему воплощенное изящество. — Акцентируя свою шутку, она нарочно покачнулась, будто теряя равновесие, и Майлз, всю жизнь тренировавшийся в необходимой бесчувственности по отношению к ней, дрогнул.
Еще подростком она пробовала обратить свою катастрофическую неуклюжесть в клоунаду, то плюхаясь на попу, то причудливо изгибаясь и не понимая, что это было совсем не смешно. Во-первых, ее притворные спазмы ничем не отличались от подлинных, и окружающие всякий раз бросались ей на помощь. Хуже того, нарочно спотыкаясь, она иногда падала по-настоящему, и порою с более тяжкими последствиями, чем при естественном падении. Ее запястья держались на хирургических штифтах, о чем Майлзу было хорошо известно, и однако потребность в самоиронии затмевала ее страх перед очередным переломом.
В подобных обстоятельствах любую другую женщину Майлз обнял бы, но любая другая поняла бы, что за этим ничего не кроется и, кроме «Привет, давно не виделись», это объятие ничего не значит. Эта же конкретная женщина не упустила бы возможности вцепиться в Майлза мертвой хваткой и порыдать у него на груди: «Ох, Майлз. Милый, милый Майлз», а ее тушь текла бы ему за шиворот. В их последнюю встречу она, воздев оба костыля, словно телевизионный калека, излечившийся благодаря истинной евангелической вере, ринулась в его объятья, и он прижимал ее к себе не менее крепко, чем жалась к нему она, опасаясь, как бы женщина не рухнула на пол. Вот почему он обрадовался — господи прости! — этим новым алюминиевым ходункам, не предполагавшим вольностей, и, подавшись вперед, Майлз целомудренно чмокнул Синди в щеку. О более удачном приветствии он и мечтать не мог, учитывая, что Синди была влюблена в него со школьной скамьи и дважды пыталась покончить с собой якобы из-за Майлза.
— Ну, — начал он, решая в уме риторическую головоломку, с которой наверняка не многие сталкивались, — что говорить женщине, пытавшейся лишить себя жизни по причине безответной любви к тебе, — как ты, Синди?
— Хорошо , Майлз, — ответила она. — Очень, очень хорошо. Врачи потрясены. — И добавила, видимо сообразив, насколько трудно верить ее словам: — Они говорят, это чудо. Моя душа вдруг решила выздороветь. Срывов не было уже…
Она умолкла, подсчитывая в уме, но какие числа она складывала или вычитала — большие или маленькие, дни, недели, месяцы или годы — Майлз представления не имел. Пока она вычисляла, Майлз оглядывал прихожую и гостиную в семейном гнезде Уайтингов и, как обычно, чувствовал себя не слишком уютно. Помещения были просторными, но потолки низкими, что вызывало у Майлза, мужчины крупного, не то чтобы клаустрофобию, но ощущение, будто на него давит тяжелый груз. Миссис Уайтинг коллекционировала живопись, и стены были увешаны подлинниками, но большинство картин, на взгляд Майлза, не выигрывали от развески. Большие полотна главенствовали над своими соседями. Даже его любимые вещицы Джона Марина [4] Джон Марин (1870–1953) — американский художник-модернист.
выглядели здесь чужеродными — пейзажи штата Мэн, запертые в четырех стенах помимо их воли. Показательным было и отсутствие семейных фотографий; весь фотоархив миссис Уайтинг отправила в качестве пожертвования в старый особняк Уайтингов, высившийся в центре города. На этих стенах ни Уайтингам, ни Робидо места не нашлось.
— В общем, — сдалась Синди, очевидно запутавшись в подсчетах, — похоже, я начинаю жить заново, как нормальный человек, в возрасте тридцати девяти лет. Можешь меня поздравить.
— Это же замечательно, Синди, — откликнулся Майлз, проглотив ее наглую ложь и не подавившись.
Родившись с ней в один день, Майлз вряд ли мог бы запамятовать, сколько ей на самом деле лет. С другой стороны, ее желание помолодеть на три года, возможно, доказывало, что в целом она говорила правду и что ее психика стала более здоровой. В конце концов, нормальным женщинам свойственно преуменьшать свой возраст. Может, Синди научилась заменять большую ложь — например, Майлз Роби любит ее либо полюбит со временем, — ставившую под сомнение ее душевное равновесие, на ложь маленькую, безобидную и оптимистичную. Это все равно что воображать, как в один прекрасный солнечный день ты проснешься способным забраться на высоченную приставную лестницу и прямо посреди синего неба выкрасишь церковную башню.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу