Эдвард Сент-Обин - Патрик Мелроуз. Книга 2 [Молоко матери. Подводя итог]

После катания на карусели они увидели в парке жизнерадостную даму средних лет, которая возилась со своей собачкой.

– Хочешь капучино? – спросила она таким тоном, словно это было невероятное собачье лакомство. – Чашечку капучино, мм? За мной! За мной! – Она восторженно хлопнула в ладоши.

Собака упиралась изо всех сил, словно бы говоря: «Я денди-динмонт-терьер, я не пью капучино!»

– Это же очевидное «нет», – заметил папа.

– Ш-ш-ш, – шикнул на него Роберт.

– Ну правда, – сказал Томас, вытаскивая палец изо рта и усаживаясь поудобней в коляске. – Это же очевидное «нет»! – Он хохотнул. – Просто невероятно! Собачка не хочет капучино! – Он сунул палец обратно в рот и принялся теребить атласную бирку на любимой пеленке.

Через пять минут родители захотели вернуться в отель, но Роберт увидел впереди блеск воды и побежал посмотреть.

– Смотрите, озеро!

Парк был спланирован так, чтобы создавалось впечатление, будто противоположный берег озера упирается в основание двухбашенного вест-сайдского небоскреба. Под наблюдением этого рассеченного утеса люди в футболках катались на железных лодочках мимо заросших камышами островков, подружки фоткали друг друга на веслах, обездвиженные дети в надувных спасательных жилетах сидели на скамейках голубыми пеньками.

– Смотрите! – снова воскликнул Роберт, не в силах передать, насколько типичной кажется ему эта картина.

– Хочу на озеро, – сказал Томас.

– В другой раз, – ответил папа.

– Но я хочу! – заорал Томас, из глаз его моментально брызнули слезы.

– Давай лучше пробежимся, – предложил папа и помчался с коляской по аллее бронзовых статуй.

Возмущение Томаса постепенно сменилось восторженным «Быстрей! Быстрей!».

Когда остальные их догнали, папа практически лежал на коляске, согнувшись в три погибели и тяжело отдуваясь.

– Конкурсная комиссия явно базировалась в Эдинбурге, – выдохнул он, показывая пальцем на гигантские статуи Роберта Бёрнса и Вальтера Скотта, ссутулившихся под тяжестью собственного гения; чуть дальше стоял куда более скромный и бодренький Шекспир в костюме эпохи.

В отеле «Черчилль», где они остановились, еду и напитки в номера не подавали, поэтому папа отправился в магазин за чайником и «набором основных продуктов». Когда он вернулся, от него явственно разило свежевыпитым виски.

– Господи, – сказал папа, выуживая из пакета коробку, – вроде пошел за чайником, а вернулся с чудом техники под названием «Умное портативное устройство для приготовления горячих напитков».

Подобно пóпам Линды и ее матери, не ограниченным подлокотниками, слова здесь тоже пытались занять как можно больше пространства. Роберт наблюдал, как папа вытаскивает из коричневого бумажного пакета чай, кофе и бутылку виски. Бутылка была почата.

– Только взгляни на эти грязные шторы, – сказал папа, заметив, что Роберт пытается вычислить, сколько граммов виски он выпил. – Я понял: весь Нью-Йорк дышит чистым свежим воздухом, потому что у нас в комнате установлен специальный фильтр в виде штор, высасывающий всю грязь из городской атмосферы. Салли говорила, здешние интерьеры «затягивают» – именно этого я и боюсь. Старайтесь ни к чему не прикасаться.

Роберт, которому сначала все нравилось, ведь он никогда прежде не бывал в гостиницах, принялся с подозрением оглядываться по сторонам. На китайском розоватом ковре цвета мышиного животика с эмблемой посередине стоял замусоленный мягкий гарнитур в стиле прованс: диван и кресло. Над диваном на желтой стене висел индийский гобелен с танцующими у колодца женщинами и парой коров на заднем плане. Напротив была большая картина с изображением двух балерин – одна в лимонно-желтой, другая в розовой пачке. Ванна была вся в сколах и кратерах, как поверхность Луны. Хром на смесителях помутнел, на эмали рыжели пятна. Если не очень-то нужно было мыться до того, как ты попал в эту ванну, то после точно требовалось отмываться. Из окон родительской спальни, где Томас скакал на кровати и орал: «Смотрите! Я астронавт!», открывался вид на ржавый кондиционер, хрипящий под перекошенной оконной рамой. Окна гостиной, где должны были спать Роберт с Томасом (а зная Томаса – Роберт с папой, которого ночью все равно вытолкали бы из маминой кровати), выходили на бок соседнего небоскреба, сплошь обшитый серыми плитами.

– Все равно что жить в карьере, – сказал папа, наливая себе полстакана виски.

Он подошел к окну и опустил серые пластиковые жалюзи. Планка, на которой они держались, отвалилась и с глухим лязгом рухнула на кондиционер под окном.