Дарья Сойфер - На грани серьёзного

Зачем ей это? Кира беспомощно озиралась. Что она здесь делает? Великим комиком ей не стать. А быть местной знаменитостью, про которую пишут в газетах с телепрограммой и с которой расшаркиваются на корпоративах попсовые куклы, ей даже в страшном сне не снилось. Так зачем она здесь? Зачем вообще ей в телевизор? Она ж не фрекен Бок…

Взгляд снова зацепился за Эрика. Он уже стоял у прохода к сцене и по-кошачьи что-то нашептывал девице в наушниках. Та кивала и явно готова была расстараться ради этого видного самца. Давай Саакян, совмести приятное с полезным.

Он посмотрел в сторону Киры, нагло подмигнул, что-то сказал собеседнице, и ее сразу сдуло.

– Номер тридцать пять, Саакян, идите к сцене. Пятнадцать секунд, – донеслось из громкоговорителя, и Эрик резко выпрямился.

Стал серьезным, и Кире даже почудилось, что он волнуется. Но нет, снова широкая беззаботная улыбка. Тряхнул плечами, поправил волосы и исчез. Из зала послышался его вкрадчивый баритон, и уже через минуту взрыв хохота. И как он это делает? Сто процентов пройдет, подлец.

К тому моменту, как очередь дошла до девяностых номеров, Кира не чувствовала ничего, кроме дикой усталости. Ушло волнение, Эрик и Касаткин куда-то свалили, наверное, отмечать удачное выступление и ждать результатов в месте получше. Комнатка опустела, даже девушки в наушниках беспрестанно зевали. В телефоне постоянно мелькали сообщения от Ольги и Катюши.

Кира бегло посмотрела на экран: свежий конвертик. Письмо. Проверила машинально, хотя по электронке кроме рекламных рассылок давно ничего не получала. Но теперь писали из клиники: результаты анализов. Длиннющие слова, цифры, выделенные красным. Ниже нормы… Дело плохо? Лечиться?… Что это значит? Таблетки?…

– Номер девяносто три, Скворцова, подойдите к выходу на сцену. Пятнадцать секунд.

Какой-то парень тронул Киру за плечо, она вздрогнула, пошла, споткнулась. Во рту пересохло так, что губы прилипли к зубам, а на голову будто намотали ватное одеяло.

– Что?…

– Идите, девушка, не задерживайте!

Она словно впервые попала на сцену. В глаза ударили софиты, будто кто-то швырнул в нее световую гранату. И Кира не сразу смогла разглядеть людей в зале. С трудом сквозь тающие зеленые пятна она опознала Ольгу, Катю. И чуть ближе, неподалеку от жюри, Эрика. Моргнула, и на нее обрушились звуки. Аплодисменты, голоса, фонящий микрофон.

– Всем… – она прочистила горло. – Всем привет, меня зовут Кира, и я – программист.

Даже если бы к ее горлу кто-то приставил нож, она не вспомнила бы своего выступления. Язык автоматически ворочался во рту, с губ слетали какие-то слова. Кажется, кто-то смеялся. Но по большей части было тихо.

– Ты чего, мать? – уже потом, в подсобке, Саакян сжал ее плечо, и она ошалело уставилась в его обеспокоенное лицо. – Не поздновато для страха сцены?

– А?… Да нет… Не знаю. Голова болит.

– Присядь. Результаты потом скинут по почте. Тебя отвезти?

– Не, я за рулем. А где мои девочки?

– Тебе не стоило бы садиться в таком виде…

– А если эвакуируют?

– Нет, все-таки ты странная, – Эрик прищурился. – Колись, что стряслось?

– Все так плохо? – Она потерла виски и помотала головой, как упрямый козленок. – Нет, лучше не говори. Не хочу слышать, как ты злорадствуешь.

Она шагнула в сторону и неуклюже махнула рукой.

– Ты куда? – удивился Саакян и подался к ней.

– Говорю же: ждут меня. Все, увидимся.

И она ломанулась в зал, не разбирая, что он пытается высказать ей вслед.

Ольга и Катюша олицетворяли дружественную поддержку. Обе кинулись к Кире с ободряющими улыбками. Примерно с таким видом добрые бабушки реагируют на кашу из песка, приготовленную внуком. Мол, очень, конечно, вкусно, но есть это по-настоящему никто не будет.

– Отметим? – нарочито бодро предложила Оля.

– Все нормально, я в курсе, что облажалась.

– Да нууу… Очень неплохо. Ты молодец, – в поисках поддержки Ольга оглянулась на Катю.

– Точно-точно, – закивала та. – Были и гораздо хуже.

Чистое, неиспорченное дитя! Как хорошо, что хоть кто-то еще не научился врать.

– Поехали домой, я в норме, – и Кира первой направилась к выходу.

По большому счету, ей было наплевать, как она выступила. И пройдет ли дальше. Стендап, кастинг, телевидение… Все это показалось несущественным и утратило всякий смысл. Эти люди забудут ее через пять минут. Ее жизнь – и та ничтожна и никому не нужна. Что изменилось бы, исчезни она прямо сейчас? Ни-че-го. Стендаперов – вагон, программистов – еще больше. Может, она и правда в какой-то момент свернула не туда?