Александра Николаенко - Небесный почтальон Федя Булкин

Целый день и всю ночь протерпел я по-честному не проверял, не заглядывал. Перед завтраком открыл ее только, а она…

– Ну и где же, Федя, гусеница твоя?

– Вон туда она, бабушка, полетела…

– О-хо-хо… грехи мои тяжкие…

– Дай мне, бабушка, я понесу!

– Ты свою корзинку, Федь, донеси.

– У меня она легкая!

– Долго к дому, Федь, через поле идти, наберешь еще, затяжелит…

Мечется по стенам, бьется стуком сухим в ковер пыльный мотылек, серое ночное чудище. Скользит за ним тень огромная. Без единого цвета, пятнышка, мертвая бабочка, грешница была страшная в жизни она, наверное, как только крылья носят по горнице такое страшилище?!

Притворилось маленьким сереньким, а душа-то черная-черная!

– Смотри, бабушка, мотылек от души летает…

– Не душа, а тень это, Федя, о-хо-хо, грехи наши тяжкие…

Вот они какие, грехи! Потому так страшно мотылька этого. Не кусается он, ничего плохого вроде не делает, на свет летит просто, у лампадки плещется… Хоть бы вспыхнул, сгорел!

А сколько на летней веранде грехов наших тяжких вечером под абажуром в кисточках кружится! Хороводом…

Тоже мухи, жабы, пиявки, жуки, пауки, сороконожки – грехи наши, наверное, тяжкие…

– Грехи наши тяжкие, бабушка, сороконожки?

Лежит мертвый в земле, а грехи, которые в теле спрятались, из него под землей расползаются… землеройками, червяками дождливыми, всякими-прочими подземельными… Вот оно что… Нужно скорее грехи из себя повыдоховать…

– Бабушка!

– Что ты, Федя?

– Я, бабушка, днем шланг старый в сарае случайно гвоздем проткнул.

– Ну и бог с ним, со шлангом, Федя, давно пора его выбросить. Спи…

Вот он, мамочки мои родные, вылетел! А какой страшенный!

Запрыгал по стене вверх-вниз, заплясал на тонких ногах огромный крылатый паук, заскакал на невидимых ниточках грех, кошмар малярийный. Застрекотал прозрачными крыльями…

О шести ногах, о двух крылах такой грех малюсенький! Это какой же тогда грех смертный?! Через рот не пролезет, наверное…

– Бабушка! Вставай, вставай скорей, смахни газеткой его! Я при нем не усну…

Трясет ветер антоновку. Листья летят. Один прилип ладошкой к окну, и вот уже нет его, промелькнул…

– Вот она, жизнь-то, бабушка, как листок оборвать…

– Спи ты, бога ради, философ!

Эхма! Глянул лист из дождя сквозь стекло в теплую горницу и сорвался, бедненький, проглотила, съела, слизнула, понесла его в себя темнота…

Неужели полетит и душа моя из-под одеяла теплого во тьму такую?

Смотрит Царь-Заяц в потолок глазами стеклянными, черными пуговицами, как угольки, в глазах его пляшут лампадные язычки, раздвоились…

Не к добру…

– Бабушка!

– А? Что ты, Федя, опять?

– Как-то странно смотрит Царь-Заяц, бабушка… Ты возьми его в шкаф запри, от греха. Утром лучше мы его с тобой выпустим…

Ох, кусаются же ночью грехи! Понавыдышали мы с бабушкой… и чужие в горнице есть, через дырочку в марлечке повлетали…

Капает, шлепает, топает, хлюпает темнота, лес качает, ни звездочки! Вот как варятся в небе тучи…

Шуршит, шебуршит, стукает, гудит в печке, уууууу… потрескивают угольки, за чугунной заслонкой огонек скачет…

Вот усну, душа-то моя и вылетит. Через дырочку в марлечке, а там эти?! Эти серые, эти черные, многолапые, шестикрылые…

Не летай сегодня, душа, хоть разочек меня послушайся! Куда полетишь ты в такую темь?! Дождь идет, холодина! До утра же за тебя глаз не сомкну, не летай…

– Бабушка… спишь ты уже?

– Уже не сплю…

– И не спи тогда пока, бабушка! Сюда иди, сядь на краешек. Покарауль немножко душу мою, я тебя завтра, бабушка, как проснусь, сменю…

Ходит Душегуб по участкам, оброк собирает, в карман свой кладет. Вон какой дом на последние наши с бабушкой копейки отгрохал! Колодец общественный от народа забором огородил. На канал картофельным полем заехал…

Прошел уже первую линию Душегуб, 31-й участок прошел, к нашему подбирается…

– Бабушка, Душегуб!!!

– Тише, Федя…

– Здравствуйте, дяденька Душегуб!

– Здравствуй, мальчик…

Зло по имени нужно называть, бабушка! Не подставлю я левое ухо, когда правое только что ни за что оттрепали! Сама душегубом Душегуба называла она…

Две недели у нас с бабушкой копейка рубль берегла, и ту себе в карман положил. Душегуб!

– Не тонет, Федя, жир-то в бульоне…

– Зато не спрячешь, бабушка, его в колбасе! Временная власть душегубов на земле, вот увидишь! Один раз уже свергли мы их и еще раз не побоимся.