Александра Николаенко - Небесный почтальон Федя Булкин

– Страхота-то какая, бабушка…

Господи помилуй, кромешная…

Крепче за меня держись, не оступись, бабушка…

Господи помилуй, лягушка!

Видит со стены горницы, только нос из-под одеяла высуни, меня картина горящая. Из журнала «ОГОНЕК» в прошлый год вырезывала мама ее, в величину натуральную, в два листа журнальные, с перегибом. «Последний день Помпеи» называется картина страшенная.

Вот-вот настигнет волна кипящая людей погибающих, до меня по стеночке дохлебнет. Спрячусь под одеяло, не видно меня картине. Выгляну, и опять…

– Бабушка!

– А?

– Ты картину забыла шторкой на ночь закрыть.

– А… сейчас.

И со скрипом сползает бабушка с трех матрацев своих, царских перин. Занавеской гороховой задвигает ужас.

А не загорится изнутри занавеска?

Страшно мне! Вот уснем и сгорим тут заживо…

У нас так сгорели насмерть в прошлом году одни с третьей дачной линии. Тоже мальчик с мамой и бабушкой, папа их, только с девочкой еще их…

Я с той девочкой, когда маленький был, один раз подружиться у их забора стоял. Не из-за нее, конечно, а из-за качелей. Свои качели на участке у них. Вот где роскошь, как в городе, настоящая! Но она качалась, качалась, качалась на них, та девочка, чуть не в небо летала туда-сюда, а потом ее мама обедать позвала, она спрыгнула и убежала.

Их участок – идешь, по забор трава, покосил ее огонь, еще сытней поднялась, пороть некому, и на середине от бревен углей гора – с дома – черных. А качели остались. Я был маленький когда, с папой ходили на дальний пруд окуней ловить, очень этим качелям завидовал. Вот бы нам! А теперь я ничему не завидую, каждому свое счастье…

Только я один раз потрогал картину нашу днем вчера – руку ошпарила! Раскалилась…

– Это, Федь, на нее из окошка днем солнце в тот угол так падает.

– А потрогай сейчас ее, бабушка. Как? Остыла?

– Холодная, Федь.

– А давай ее снимем? Под дождик вынесем… а?

– Завтра снимем, Федь, двенадцатый час.

– Завтра, бабушка, от нас с тобой тоже, может, одни качели останутся…

– Какие качели, Федь?

– Да качели, бабушка, как от всех…

– Не придумывай, страх придуманный всякой страсти страше.

Как не придумывать мне, когда по звуку в темноте только страх определить можно? Он ведь тоже невидимый! Потому и убивает убийца убитого, что подкрадывается незаметно! Как в Агате Кристи по телевизору одну девушку, пока она белье вешала, задушили…

Шуркнет в подполе мышь, а как будто чудовище вскопошилось, ударит по крыше яблоко – как Америка уже на нас с бабушкой бомбу атомную сбросила…

На смерть лютую жить появился я. Все равно умру, хоть бы знать где, как? Не ходить туда, обезопаситься. Всякий случай предусмотреть…

– А ты знаешь, как умрешь, бабушка?

– Бог, Федь, знает.

– Вот ты, бабушка, с ним больше, чем со мной, говоришь, говоришь… Хоть спроси!

…Сняла, слава богу, картину бабушка, унесла.

– Где поставила?

– В беседку поставила.

– Надо было под дождь же, бабушка! Сказал же тебе!

– Раму жалко, Федь, отсыреет…

А если сгорит – не жалко ей? Вот она, женская логика.

Ну да ладно, загорится в беседке, если пожар, к тете-Зины дому беседка ближе, до нас потушить успеют. Хоть и жалко тетю Зину, конечно, да… Но не так же, как нас-то с бабушкой! Себе вообще жальчее и больнее всех всегда достается…

За других, как за себя, один Ленин был и тот еще, из сказки бабушкиной, на ослике.

– Святые угодники!!!

– Что?! ЧТО ТАМ, бабушка?!

– Это ты, злодей, ведро в такой темноте под дверью поставил?

– Я, бабушка. Я не знал же, что будешь ты среди ночи к дверям прорываться…

– Да зачем, Христа ради, Федь?

– От грабителей… сигнализация… собаки-то нет…

Думал, будут ночью красться они, замок распилят тихонечко, только дверь приоткроют…

– Ты, Федь, думай, что говоришь! Это как же они тихонечко распилят замок?

– Бог их знает как, бабушка, а распилят! Дверь откроют, заденут ведро, оно опрокинется, за собой гвоздодер на веревке вниз с шкафа сдернет, к гвоздодеру ваза привязана, к вазе рога оленьи, от рогов веревка ведет к кровати твоей, тебя как следует тогда встряхнет, бабушка, мы проснемся с тобой от ужаса, а грабителей как не бывало…

– Доброй ночи, бабушка, спи спокойно. И мне с тобой поспокойней. Хорошо, что ты уже тут.

– Доброй ночи, Федюшка… снов хороших…

– И тебе снов хороших, бабушка. Ты засов до конца задвинула?