Тимоте де Фомбель - Нетландия. Куда уходит детство

Кто-то давным-давно перелистнул эти страницы. Был вечер. Он оторвал глаза от книжки на секунду – ровно на столько, сколько нужно фразе, чтобы подпрыгнуть и улечься в голове. Он неожиданно заметил в свете облако из крыльев. Летние мошки ласково вернули его обратно в настоящее. Приближалась ночь. Он захлопнул книгу. Когда-нибудь, читая, он обнаружит здесь засушенный труп мошки. Воспоминание, расплющенное на странице.

Как сохранить ребенка на бумаге живым? Как сделать так, чтобы он бежал вприпрыжку между строк?

Пока еще мой беглец все старался оставаться невидимкой. Я не знал, кто из нас двоих кого опережает. Он был повсюду и повсюду заметал следы. Я все никак не мог понять, что он задумал. Он тайно вел какие-то приготовления.

Когда мы жили в Африке, отец нашел однажды столяра в порту и заказал ему штук двадцать пар решетчатых оконных ставен. Их должны были погрузить на корабль, уложить среди бананов, чтобы в один прекрасный день установить на окна нашего дома в двух тысячах миль отсюда. Я впервые видел, чтобы отец доверил подобную задачу кому-нибудь еще – он, который научил нас, что на всей земле не существует ничего такого, что человек не мог бы сделать своими собственными руками.

Столяр был бродячим мастером, ходил от дома к дому с ящиком инструментов. Своей мастерской у него не было. В первый день он устроился на набережной с горой досок, рубанком, пилой и другими необходимыми вещами. Он очертил на земле квадрат – обозначил свою рабочую территорию. Я держал младшую сестру за руку, а братья стояли в сторонке, сложив руки на груди. Мы смотрели, как столяр готовится к работе и затачивает лезвие рубанка. На второй день у его ног лег слой первых стружек. Из досок вырисовывались какие-то странные формы.

Мы завели привычку каждый день после школы приходить взглянуть, как продвигаются его дела. Смотреть было одно удовольствие… Пахло свежим деревом и лагуной. Но никто из нас не решался произнести вслух, что предмет, который выходил из-под его инструментов, совсем не походил на ставень. Это была какая-то большая вытянутая штука, по форме немного напоминающая скелет сома. Мы стояли в сторонке, рядом с отцом, а он смотрел на работу мастера, прищурившись, как будто говорил: «Вот увидите. Подождите. Еще немного – и сами увидите». Но было ясно, что отец понятия не имеет, что же это такое мы тут увидим.

Прошла неделя. Большая рыба совершенствовалась, у нее появлялись подвижные плавники, прикрученные болтами, и маленькие ящички на боку. Но по-прежнему – ни намека на то, что это ставень.

По ночам я пытался представить себе, как эту штуку подвесят к фасаду нашего дома, и уже воображал, как здорово будет устроить в ней домик.

Иногда отец решался подойти к столяру, как праздный любопытствующий, который подходит разведать, нет ли каких новостей. Он спрашивал что-нибудь такое, туманное:

– Ну как тут? Все путем? Идет работа?

– Все путем.

Столяр улыбался. А отец, испытывающий безмерное уважение ко всякого рода таинствам, возвращался к нам с важным видом бригадира.

На десятый день человека на рабочем месте не оказалось. Его творение ждало нас под голубым брезентом на берегу. Мы медленно приблизились, решив воспользоваться отсутствием мастера, чтобы раскрыть наконец его тайну. Окружив работу столяра со всех сторон, мы не сводили глаз с голубого брезента. Когда же вуаль была приподнята и отброшена в сторону, лицо отца просветлело.

Ничего. Ни одного из двадцати пар ставней. Все это время столяр всего лишь готовил себе верстак.

Я нагнулся, заглянул вниз – и обнаружил, что мастер просыпается от послеобеденного сна: он забился в брюхо к деревянному сому, положил голову на табурет и довольно улыбался. Он никуда не спешил и мог приступать к работе. Отец был восхищен.

В моем туманном путешествии ребенок, которого я преследовал, повсюду оставлял древесные опилки. Я прямо у себя внутри устроил верстак для детства. Придал ему такую форму, которая соответствовала пустоте, оставленной во мне. Я не хотел довольствоваться пустотой. Мне нужно было детство настоящее, живое. Такое, которое можно поймать и которое шевелится в ладонях: вертлявое, с острыми локтями, с комом в горле, когда ссорятся родители, умеющее разглядеть пейзажи в трещинах на потолке, готовое смотреть на солнце до ожогов на глазах. Такое детство, что режет палец об острый край травинки и мечтает об огромной куче снега, которая навечно засыплет нам обратную дорогу.