Любительская труппа “Балаган Лафонтена”
ищет гримершу на общественных началах на сезон 2013 года и далее, если сработаемся.
Серьезным не беспокоиться.
По части пола он объявлению не соответствовал, но решил попытать счастья – из-за приписки “Серьезным не беспокоиться”. Его приняли сразу. Особенно девушки, в полном восторге отдававшие свое лицо во власть юного Аполлона-обаяшки, который орудовал кистями, тенями для век, тушью и губной помадой как настоящий профессионал.
– Ларнье? Ты что, родня нобелевскому лауреату? – в первый же вечер спросили у него.
– Дальняя, очень дальняя, – уклончиво ответил он.
И почти сразу прозвучал вопрос, которого он боялся больше всего:
– А по жизни чем занимаешься?
Если лгать не приходилось, он нередко прибегал к формуле мэтра Танато: “По жизни я спец по смерти”. Либо, если находило шутливое настроение, сглатывал второй слог в слове “реставратор”, отчего тут же возникало недоразумение. В городе? Да, и в городе, и во всей округе. А ресторан какой? С чего вы взяли, что у меня ресторан? Но ты же сказал “ресторатор”. Еда на дом, да? Пицца-суши? Иногда выезжаю на дом, но к кухне это не имеет никакого отношения. Диалог мог продолжаться бесконечно. А, реставратор! Картины реставрируешь? Нет, но уже теплее, подсказывал Амбруаз. Мебель? Нет. Здания? Мимо. Вдоволь наигравшись в угадайку, он наконец ронял два слова, после которых поток вопросов, вместо того, чтобы иссякнуть, превращался в Ниагару: реставрирую тела. Но артистам он сказать правду не мог – откровенность означала для него неминуемое изгнание. В конце концов, когда люди отдают свое лицо в ваши руки, они вряд ли спокойно отнесутся к тому, что через эти руки проходит за день вереница трупов.
– Работаю в конторе по сбору медицинских отходов в больницах, клиниках и лабораториях. Собираем МЭО, медицинские эпидемиологически опасные отходы. Не бог весть что, но жить-то на что-то надо, – добавил он.
Сборщик медицинских отходов. Они проглотили его ложь без проблем. Амбруазу даже не пришлось показывать сложенные в фургоне ярко-желтые баки с надписью МЭО, куда он пихал контейнеры с дневными отходами. До спектакля оставалось меньше часа, и в труппе царил веселый ажиотаж. Пока рабочие сцены заканчивали устанавливать разборные щиты с декорациями, Амбруаз отправился осматривать туалеты. Жан-Луи не соврал. Просторные, с необъятным зеркалом над раковинами. Он открыл косметичку, разложил щетки, кисти и карандаши. Первой на грим явилась Луиза, уже в костюме. Новый спектакль труппа играла по всей округе последние три месяца, и механизм уже был отлажен. Скоро-скоро Амбруаз проскользнет в задние ряды и станет вместе с публикой наслаждаться представлением. А потом, когда декорации будут погружены в два пикапа, а прожекторы уложены в ящики, пойдет вместе со всеми на разбор полетов – за принесенными в складчину салатами, колбасами, сырами и пирогами, среди шуток, колкостей и взрывов смеха. Но самым острым ощущением для Амбруаза оставался все же момент, когда актеры один за другим подставляли ему лицо, а он их гримировал. Красить вечером живых, когда целый день размалевывал мертвых: для молодого человека это стало лучшим способом не забывать, что жизнь – не только галерея покойников и заплаканных родных. Ощущая под руками сочную плоть, касаясь мягкой, теплой кожи, чувствуя подушечками пальцев подрагивающие веки, массируя за болтовней подвижные физиономии, он буквально воскресал. Эта бьющая ключом жизнь была так далека от немых угасших тел. Как нарочно, днем через его руки прошло шесть трупов, а сейчас, вечером, шестеро живых ждали, пока он их загримирует. Полная симметрия.
– Я сейчас умру, – простонала Луиза, рухнув на стул. – Не знаю, что сегодня нашло на малышню в бассейне, но они меня доконали. Полюбуйся, я при последнем издыхании.
– Нет, красавица моя, – возразил Амбруаз, собирая волосы актрисы в условный пучок, чтобы не мешали красить, и с улыбкой успокоил ее: – Твоя физиономия с лицом покойницы не имеет ничего общего, можешь мне поверить.
– Вы не могли бы ко мне заглянуть, мой милый Амбруаз?
Амбруаз улыбнулся. Вопросы Бурдена, как правило, сильно смахивали на приказы, в данном случае – на приказ немедленно заехать в офис. А уж если Ролан Бурден отвешивал “моего милого Амбруаза”, тут можно было ждать чего угодно. В худшем случае худшего, как сказала бы Бет.
Перед тем как отправиться на вызов в другой конец департамента, он завернул в головную контору. Припарковался на заднем дворе и прошел через обширный ангар, где хранились расходные материалы и стояли автомобили фирмы. Из ангара путь лежал через шоу-рум. Атмосфера здесь располагала к благоговейной отрешенности. Справа от главного входа тихо журчал прозрачный фонтанчик, вплетая свое неумолчное бульканье в звуки музыки: репродукторы были скрыты за роскошным искусственным плющом. Левая стена от пола до потолка покрыта целой армией распятий. Рядом со стойкой развешаны на стенде латунные надписи, последние посмертные приветы: “Дорогому супругу”, “Дорогому дяде”, “Дорогой бабушке”, “Дорогому дедушке”, “Любимому крестнику”. По обе стороны центрального прохода расстилался ковер искусственных венков. Амбруаз обогнул гробы, выставленные рядком во втором зале, и поднялся по лестнице на второй этаж, в контору. Тут было царство бумаг, счетов, фактур и смет – мир, отстоящий от нижнего приглушенного, упорядоченного космоса на несколько световых лет. Тут пахло горячим кофе и въевшимся в стены табаком. Всюду забитые папками стеллажи. Ролан Бурден оторвал взор от компьютерного монитора и встал ему навстречу. Его дочь Франсина коротко кивнула в знак приветствия, продолжая молотить по клавиатуре. Со временем она превратилась в того самого сына, которого недоставало Бурдену: широкоплечая, с короткой стрижкой, вечно в рубашке и брюках. Та, кого в ритуальной среде называли не иначе как Франсисом, неустанно культивировала в себе мужское начало, доводя до совершенства присвоенный гендер, столь желанный ее родителю. Бурден пригласил Амбруаза присесть.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу