Булат Ханов - Дистимия [СИ]

Андрей промолчал. Видимо, мои снаряды поразили цель. Не менее семидесяти процентов попаданий, остальные тридцать он домыслит сам.

– Убежден, это чудесные ощущения, – продолжил я. – Новый вызов, новые друзья. Ощущение, что ты полезен. Необходим. Причастность к чему-то большему, чем погоня за развлечениями и деньгами. Близость к настоящим героям.

– Вам пора, – пробормотал Андрей.

– Ты по-прежнему видишь во мне врага. Зря. Я согласен с тем, что настоящие герои не украшают обложки таблоидов, а пашут у станка или добывают уголь. Пашут у станка, а вечером гуляют с детьми и читают им сказки. Но это часть истины. Остальная часть истины заключается в том, что такой путь бесперспективен, если речь идет об общем благе. Как бы ты ни загружал себя работой, тебя будут донимать тяжелые мысли. Почему, например, ты надрываешься в Нертенггове, а московские дружки по-прежнему обсуждают, где самый вкусный лавандовый раф? Почему ты вкалываешь для страны, а страна тебя считает глупым мужланом и подстилкой режима? Почему ты строишь будущее, а жить в этом будущем доведется тем, кто и понятия не имеет, сколько пота и крови проливают незаметные герои с завода?

Я сбавил темп и говорил вкрадчиво, подбирая точные слова на ходу.

– Вам лучше прекратить этот бред, – поспешно сказал Андрей. – Я подписал контракт на два года и его отработаю.

– Я не отговариваю тебя, – сказал я. – Поступай, как велит сердце. Я лишь предлагаю рассмотреть ситуацию со всех сторон. Допусти, что есть альтернатива. Тебе не обязательно таскаться по вечеринкам и вести «Инстаграм». Так же как и не обязательно ломать себе жизнь на Севере. Ты парень умный. Можешь собрать команду и вместе с ней развивать профсоюзы. Или устраивать субботники. Да мало ли что можно придумать!

– Я заключил контракт! – воскликнул Андрей. – И я его отработаю.

В окне дома напротив потушили свет.

– Ты рискуешь подхватить кучу болячек. Какие профессиональные болезни тебе, например, известны? Слышал что-нибудь о раке кожи? О пылевом бронхите, о силикозе? Это когда из-за одышки ты неспособен подняться на третий этаж, а по утрам кашляешь гноем. Прибавь к этому поражение центральной нервной системы. Здравствуйте, панические атаки, неконтролируемые движения, потеря сна, угнетенность. А еще можно отравиться аммиаком. Классная штука. Это как перенюхать мочи, однако в сто раз хуже. Полагаешь, пара ингаляций, витаминки и путевка в санаторий спасут от всего этого?

В эту секунду дверь распахнулась. Наташа жестом остановила Андрея, открывшего рот для ответа, и произнесла:

– Достаточно. Вам пора.

– Не нравятся мои методы? – поинтересовался я.

– Едва сдерживаюсь, чтобы не врезать вам по зубам.

– Это вместо благодарности?

– Вы лишь давите и запугиваете своими страшилками!

– По-твоему, я должен был ползать тут на коленях и умолять Андрея уехать в Москву, так?

Андрей вышел на середину комнаты с поднятыми руками, будто капитулируя. Он не выглядел ни подавленным, ни запуганным, ни разгневанным.

– Наташа, тише, соседи спят, – сказал он. – Максим Алексеевич, вам реально пора.

– С удовольствием. Только такси вызову.

– Я сейчас сам вызову. Вам куда?

Я назвал гостиницу.

В «Северном сиянии» я сразу залез в теплую ванну, где незаметно задремал. Далее последовал провал в памяти, а затем я обнаружил, как вожу полотенцем по запотевшему зеркалу и полощу бритвенный станок.

Время сжалось и приостановилось.

Сосредоточенный тип в зеркале скреб станком по щетине, покрытой пеной. Я бы счел человека по ту сторону заносчивым и самонадеянным. Хотя бы из-за того, что он присвоил себе право бриться медленно и не обращать внимания на часы.

В номере имелся колоритный граненый стакан с трещинкой. Я вытащил из чемодана бурбон со скандальной репутацией и налил треть стакана. Опрокинул залпом и тут же налил еще столько же. Характерный чернильный привкус. Повторил. Да, я такой. Давлю и запугиваю. Сбиваю с толку. Прямо моральный абьюзер. Уберите камеру, мне осточертело ваше внимание. Мне тоскливо. Сводите меня погулять и почитайте сказку.

Взгляд упал на «Крах наслаждения». Я открыл книгу на закладке:

«…в кожу въелась кровь – кровь времени, которое я убил. Я еще уповал на лучшее. Я надеялся отмыться, словно это было возможно. Моя раздетая подруга у изголовья терпеливо и молча ждала моего прозрения, понимая, что мне никогда не удастся отчиститься. Она тоже пробовала, тоже неудачно…»