Мария Воронова - У тебя есть я

Анжелика смотрела на него, словно бабушка на любимого внука и, как настоящая бабушка, налила добавки.

– Мы с дочками тебе две коробки приготовили. В одной всякие вещички отобрали, что получше, а в другой – коллекция Барби. Девчонки вчера весь вечер отмывали кукол, так что они совсем как новые, и одежда тоже, нераспечатанная вообще есть. Поверь, родной, меняться детскими вещами не зазорно. Все нормальные люди так поступают, – говорила Анжелика, подавая ему чай с огромным куском яблочного пирога.

Зиганшин откусил и зажмурился от удовольствия.

– Слушай, а как же так получилось, что у вас обе дочки Светы? – вдруг спросила Ямпольская.

– Фантазия бедная.

– Нет, серьезно. Вроде адекватные люди, и вдруг такое.

– А ты сама не догоняешь? Пирог, кстати, сказка.

– Так, погоди, – нахмурилась Ямпольская, – это что же, кто-то приемный у тебя?

– Все. Только не обсуждай эту тему на службе, пожалуйста.

– Будь спокоен. Нет, ну ни фига себе! Ого! – Она всплеснула руками. – Ну, Фрида партизан! И сама я ни за что бы не подумала. Они же на вас так похожи.

Зиганшин пожал плечами и решил не объяснять, что старшие – его родные племянники.

– Особенно младшая Света, – продолжала она, – старшие больше в Фриду, а девочка – вылитый ты.

– Что, правда? – спросил Зиганшин, чувствуя, как против воли губы расползаются в глупую улыбку.

Анжелика не успела ответить, потому что в кухню вошел муж.

– Пупсик, – начал он, быстро ответив на неловкое приветствие Зиганшина, – а где моя белая майка?

– Коля, ты понимаешь, что преступность распоясалась? Фактически родина в опасности, а я все брошу и побегу тебе майку искать?

Зиганшин съежился от неловкости, стараясь занимать как можно меньше места.

– Хорошо, сам поищу, пупсик, работайте.

– Ладно, пусть преступный элемент еще три минуты побесчинствует, – вздохнула Анжелика и вышла.

Оставшись вдвоем, мужчины переглянулись. Сказать было нечего.

Видно, Ямпольская была хорошей хозяйкой, потому что вернулась буквально сразу, держа в руках аккуратный белоснежный квадратик.

Зиганшин отодвинул кружку:

– Давай по-быстрому обсудим, что ты хотела, и я поеду.

Дело о взрыве буксовало, и с какой стороны подтолкнуть, чтобы сдвинуть его с места, пока оставалось не ясно. За наследников не уцепиться, об исполнителе, принесшем взрывное устройство, известно только одно – его никто не видел, а где еще рыть – черт знает. Анжелика справлялась о состоянии Оксаны Максимовны Дымшиц – врачи сказали, что непосредственной угрозы жизни в настоящее время нет, только разговаривать с нею бесполезно. Насколько сильно пострадала ее психика от травмы, говорить пока рано, но ясно одно – на прежний уровень она не вернется.

Зиганшин нахмурился, думая, где бы еще поискать. Свидетели и окружение опрошены, обыски проведены…

– Стоп! А на хате Рогачева? – спросил он. – Не у жены, а в его девичьей квартирке?

Анжелика пожала плечами:

– Так он там и не бывал. Вдова сказала, что, как его мать умерла, муж забыл туда дорогу. Сдавать им было не надо, денежки в семье водились, поэтому выключили коммуникации, дали ключи на всякий случай соседям снизу и успокоились.

– Надо там жалом поводить.

– Да что ты хочешь найти?

– Понятия не имею. Только за грибами надо идти в лес, а не сидеть дома и гадать, найду – не найду.

– Логично, – кивнула Анжелика.

Зиганшин спросил насчет трудовой деятельности Дымшица и Рогачева, но Ямпольская с тяжелым вздохом призналась, что не знает, за что там можно зацепиться. Даже если не учитывать, что работники культуры в основном ребята травоядные, тихие и уничтожают конкурентов с помощью бумаги, а не оружия, все равно, как она ни старалась, не смогла найти даже намека на мотив. Константин Иванович коллег не подставлял, никому кислород не перекрыл, и все его немногочисленные аспиранты вполне успешно защищались. Он не валил студентов на экзамене, наоборот, слыл либеральным преподом, у которого всегда можно ликвидировать «хвост». Дымшиц был чуть построже, но тоже не лютовал, единственным человеком, пострадавшим от его научной принципиальности, оказался лучший друг Рогачев.

Впрочем, коллеги в один голос утверждали, что Константин Иванович не обиделся на Давида Ильича за излишнюю придирчивость, а, наоборот, отнесся к ситуации с доброй иронией. Кому-то удается подняться благодаря собственным достижениям, а кому-то приходится для этого наступать на других, дело известное. Рогачев – ученый с мировым именем, популярный автор, в его случае титул доктора наук ничего не значит, а Давиду надо как-то потешить самолюбие. «Немножко покуражится и пропустит, – смеялся Рогачев, – главное, чтобы я сам окончательно не потерял интерес к этому проекту».