Мария Воронова - У тебя есть я

Он улыбнулся, вспомнив, как в детстве Наташа читала ему вслух «Лавку древностей», плача над смертью сиротки Нелли, а он лежал в кровати, стиснув зубы, и показывал, что ничуть не тронут безвременной кончиной девочки, и басом рассуждал, что это все сентиментальная ерунда. А ночью конечно же плакал, куда деваться.

«Ох, как я любил, чтобы мне читали, когда был маленький! Папа только приходил с работы, я тут же на него набрасывался с книжкой, а он, бедняга, вставал в пять утра, и вечером хотел только спать. Начинал читать, и сразу вырубался, а я тряс его за уши и верещал: читай-читай-читай!!! И родители, бедные, не могли даже наподдать малолетнему придурку, ибо у него тяга к знаниям. А ее так легко отбить. Мама, хитрюга, боялась, что я ее привлеку к этому занятию, поэтому говорила: «Ну, Юра, ну что ты в самом деле!» И бедный папа, как Вий, стонал: поднимите мне веки, но держался до последнего и потом обязательно читал еще главу. Господи, как же я был богат и не понимал этого! У меня были любящие родители – роскошь, за которую теперь я обязан расплатиться. И никого не волнует, что я чувствую, просто я должен дать этим детям то, что мама с папой дали мне. Только как? У них это шло от сердца, а я ничего не чувствую».

Анжелика Станиславовна тем временем наставляла Фриду, как сэкономить на праздничном столе:

– Когда нарежешь для оливье картошечку и морковь, налей туда половничек бульона и дай настояться. Мяса потом можешь покрошить чисто символически.

Зиганшин поморщился: он представил жену по имени и отчеству, надеясь, что Анжелика станет хотя бы через раз называть ее на «вы», но она, похоже, не понимала, что такое вообще возможно.

«Ладно, сейчас Фрида убедится, что у меня ничего нет с этой мегерой, посидим, обсудим дело, да и пойдем, и больше никогда сюда не вернемся!»

– Дорогая, а что ты ставишь эти стаканы? – спросил муж.

– А какие же еще?

– Но…

– У тебя там мясо не горит?

– А, да, точно, пупсик!

Муж убежал в кухню, а Зиганшин усмехнулся про себя, услышав домашнее прозвище Анжелики Станиславовны. Не в бровь, а в глаз.

«Пупсик» вышла, и через секунду Зиганшин с Фридой услышали ее громкий голос:

– Так, если я что-то подала на стол, значит, я то, что надо, подала!

– Но можно же фужеры…

– Щаз!!!

Зиганшин с Фридой потупились, будто застигнутые на подслушивании. Ямпольские переехали недавно, и еще не изучили звукопроводящие свойства своей квартиры.

– Но у нас же гости, пупсичек!

– Вы нажретесь, и я останусь без хрусталя!

– Да почему сразу нажремся?

– Ну не сразу. Но нажретесь. Все, отставить! Мясо жарь свое!

Зиганшин громко кашлянул, но услышан, похоже, не был.

– Двадцать лет живем, а ты все суешь мнение свое великое! – доносилось из-за стены. – Уже пора бы понять, что оно тут ничего не значит.

– Хорошо, пупсичек. Постараюсь.

– То-то же!

Анжелика Станиславовна вернулась в комнату и в самом безмятежном расположении духа стала раскладывать салфетки. Зиганшин с Фридой не знали, куда глаза девать.

Вскоре муж снова появился на пороге с известием, что на плите не горит одна конфорка.

– Так, я ничего не хочу об этом знать! – отрезала хозяйка. – Сам заметил, сам и исправляй, а то знаю я твою манеру – гудок подал и доволен. Жена прибежит на звук и все сделает, а ты герой, потому что вовремя заметил и доложил. Нет уж, дома ты свои генеральские замашки брось! Увидел неисправность – устранил! Причем молча!

Муж растерянно топтался на пороге.

– Все, я сказала! Знать не хочу ни о какой конфорке!

Бедняга ретировался.

– Давайте я посмотрю, – вызвался Зиганшин, который чувствовал себя все более неловко.

– Да сиди! – отмахнулась Анжелика Станиславовна. – Это у меня утром каша сбежала.

Зиганшин почувствовал сильнейшее желание крепко пожать руку несчастному мужику, а может, даже обнять его. Бедолага, настрогал трех дочерей, теперь деваться некуда.

Сели обедать. Зиганшин был уверен, что сейчас его начнут насильно поить вином, или как минимум долго и нудно выяснять, почему он не пьет, и агитировать покончить с этой пагубной привычкой к трезвости, но реакция хозяев оказалась на редкость адекватной.

Муж, разливая вино, просто обносил его стакан.

Фрида пригубила и с непривычки раскраснелась, подалась вперед и стала слушать разглагольствования Анжелики Станиславовны о тяготах жизни «боевых подруг». На девяносто процентов речь состояла из самовосхваления, как бедная Анжелика в военном городке поднимала троих детей, не оставляя работы, пока муж бездельничал на службе, непонятно как получив в конце концов генерала.