Николас Спаркс - Три недели с моим братом [litres]

После новогодних праздников сестра сходила на прием к новому терапевту, и тот направил ее на МРТ в другую больницу. Магнитно-резонансные томографы в то время постоянно модернизировались, и более новая модель могла показать то, чего не увидели ее предшественники. Как нам сказали, предыдущее обследование Даны проводилось на устаревшей модели, новая может оказаться более эффективной.

Дана легла на кушетку, вставила в уши заглушки, и кушетка с ней въехала в аппарат. Томограф некоторое время громко брякал – будто кто-то стучал ложкой по кастрюле, – и спустя несколько часов снимки были готовы. На них четко отобразилось то, что мы не ожидали увидеть. У Даны в мозгу была опухоль.

Сестру немедленно записали на операцию в Медицинский центр университета Калифорнии в Сан-Франциско, а я вылетел, чтобы присоединиться к Мике и отцу, снявшим номер в гостинице.

Только оставшись вдвоем, мы с братом смогли поговорить о собственных страхах. У нашей сестры, у нашей младшей сестренки, в мозгу опухоль. Как будто было недостаточно смерти матери, раз нам пришлось столкнуться еще и с этим!

Операцию назначили на раннее утро, и мы привезли Дану в больницу к семи часам. Однако из-за плотного графика прооперировали ее лишь в полдень. Этот день стал самым долгим днем в нашей жизни.

Врач вышел к нам в семь вечера и сказал, что операция прошла успешно. Удалили большую часть опухоли – всю удалить не получилось: она уходила в глубь мозга и к тому же располагалась рядом с отделами, отвечающими за жизненно важные функции организма. Если убрать ее всю, Дана может стать овощем. Врач довольно долго объяснял нам это, однако мы попросили уточнений – сколько осталось опухоли, где она находится и чем это грозит Дане в долгосрочной перспективе. Как мы уже поняли, операции на мозге не всегда проходят так, как запланировано.

– Когда она оправится от операции, ей придется начать противосудорожное лечение и пройти курс радиотерапии, – сказал врач. – Будем надеяться, это уничтожит то, что осталось от опухоли.

– А если нет? Что тогда? Снова операция?

Врач покачал головой.

– Будем надеяться, радиотерапия поможет. Как я уже сказал, я не смогу удалить оставшиеся части опухоли, не причинив девушке вреда.

– Каковы ее шансы на излечение? Она выздоровеет?

– Зависит от вида опухоли. Мы сделали биопсию для исследования. Некоторые опухоли чувствительнее к излучению, чем другие. Некоторые растут быстро, другие медленно. Нужно дождаться результатов анализа. Если эта опухоль окажется чувствительной к излучению, то оно поможет.

– Значит, Дана сможет вести нормальный образ жизни?

– По большей части, – поколебавшись, ответил врач и замолчал. Однако заметив, что мы ждем пояснений, добавил: – Во время противосудорожного лечения нельзя беременеть, иначе у ребенка могут быть врожденные пороки развития…

Врач замялся, и мы с Микой переглянулись, уже догадываясь, что услышим дальше.

– Скорее всего у нее никогда не будет детей, – наконец сказал он.

– Когда можно ее увидеть?

– Завтра. Сейчас она спит, ей нужно отдохнуть.

Ночь я провел в гостиничном номере, смотря в потолок и вспоминая наш с Даной давний разговор в день нашего рождения.

– Я хочу выйти замуж и родить детей, – сказала тогда сестра.

– И все? – спросил я.

– Да. Это все, чего я хочу в жизни…

Воспоминание чуть не разбило мне сердце.

Голова сестры была плотно забинтована. Большую часть нашего визита она проспала, а когда проснулась, выглядела заторможенной: рассеянный взгляд, медленные движения.

– Все… прошло… нормально? – запинаясь, прошептала она.

– Просто замечательно, малышка, – ответил Мика.

– Хорошо…

– Я люблю тебя, малышка, – сказал я.

– Я тоже… люблю вас… обоих…

И она снова заснула.

Через неделю пришли результаты биопсии. У сестры в мозгу оказалось три вида раковых клеток: олигодендроглиома, астроцитома и мультиформная глиобластома – все из разряда быстрорастущих опухолей, чьи метастазы вытягиваются, как паучьи лапы, и все они малочувствительны к радио– и химиотерапии. Один факт засел у нас в голове: через пять лет из тех, у кого диагностировали мультиформную глиобластому, в живых остается лишь два процента больных.

Сестре в то время было всего двадцать шесть.

Через три дня, когда Дану выписали из больницы, я вернулся в Северную Каролину. Сестре назначили радиотерапию и противосудорожное лечение. Испытывая вину за то, что я не рядом с ней, я погрузился в работу.