Николас Спаркс - Три недели с моим братом [litres]

Разумеется, тысячи книг и ток-шоу предлагают способы наставить человека на путь истинный, и разномастные эксперты кричат о том, что знают верный ответ… Но я подсознательно жаждал выяснить все при помощи единственного в моей жизни человека, который пережил то же, что и я – моего брата.

Последние три года и Мика переживал нелегкие времена – в частности это касалось веры в Бога. Брат почти перестал молиться, с ним стало невозможно обсуждать религию. Кристина, его жена, несколько раз обсуждала это со мной – она была истой христианкой, как и Мика некогда, – и я начал осознавать, что мы с братом можем помочь друг другу. Я перестал думать о путешествии, как о поездке вокруг земного шара; для меня забрезжила возможность вновь осознать, кто я есть.

Детство вспоминалось мне безоблачным, словно его никогда не омрачали неприятности. А если неприятности и всплывали в памяти, то я гордился ими, как знаками почета. Опасности с годами превратились в комичные анекдоты, болезненные моменты стали милыми невинными историями. В прошлом, отвечая на вопрос о родителях, я называл их обычными и заурядными, как и все мое детство. Позже я начал понимать, что мои ответы, в целом правдивые, в чем-то были ложью. Однако пока у меня не появились дети, я не осознавал той ежедневной ноши, что ложилась на плечи родителей.

Родительство всегда сопряжено с тревогой. Отец и мать держали нас на длинном поводке, но все равно тревожились за нас. Воспитывать детей не легко, однако супружеская жизнь подчас еще труднее, и мои родители не стали исключением.

В начале 1972 года они пытались сохранить брак. Мы, дети, были еще слишком малы и не знали всех подробностей, однако заметили, что отец начал насвистывать. Незнакомые мелодии с возрастающими и падающими интонациями стали первым признаком его раздражения, который мы научились распознавать – нечто вроде «Предупреждения о повышенной боеготовности номер один». Иногда отец начинал с ворчанием ходить кругами, отказываясь с кем-либо разговаривать – это было «Предупреждение номер два». Когда он поджимал губы, мы диагностировали «Предупреждение номер три». Когда краснел – «Предупреждение номер четыре». Порой отцу удавалось предотвратить взрыв, но если он достигал состояния, которое мы называли «Предупреждение номер пять»: лицо перекашивалось, а кончик языка высовывался наружу, – то нам оставалось либо бежать, либо прятаться. Мы знали – сейчас он схватится за ремень, который в деле наказания заменил мухобойку.

Со временем отец все чаще начал впадать в подобное состояние. Я его не виню. В 1963 он был юным голодным студентом, недавно обзаведшимся женой, однако девять лет спустя он оставался все тем же голодным студентом, только ко всему прочему прибавилась забота о содержании семьи из пятерых человек. Из-за работы его обучение продвигалось черепашьими темпами, а попытка написать диссертацию вечером в гостиной, где играют трое детей, кого угодно могла свести с ума.

Зато мама по-прежнему души в нас не чаяла. Она обладала удивительной способностью забывать, как плохо мы себя вели, причем ее умение прощать зависело все от той же стойкости, которую она нам прививала. Как бы мы ни буянили, как бы далеко ни забредали от дома, ни у кого не возникало сомнений, кто тут главный. Если мама говорила быть дома к обеду, мы возвращались к обеду. Если требовала убраться в комнате, мы тут же бросались убираться. Если мы ошибались, она следила за тем, чтобы мы исправили ошибку. Если было нужно, она защищала нас яростно, как медведица своих медвежат. Когда учительница отшлепала Мику, мама ворвалась к ней в кабинет, волоча за собой Мику и меня.

– Если вы еще раз шлепнете моего сына, я позвоню в полицию, и вас арестуют! Не смейте прикасаться к моему ребенку!

Обратно мы с Микой шли важные, будто петухи. Выкуси, старая карга! Наша мама показала, кто тут главный!

– Мама, ты лучше всех! – гордо заявил Мика.

Мама обернулась и наставила на него палец.

– Я знаю, почему она тебя наказала! Ты это заслужил, и если ты еще хоть раз заговоришь с ней подобным образом, я тебя накажу так, что мало не покажется!

– Я понял, мам.

– Ты ведь знаешь, что я люблю тебя?

– Да, мам.

– Ты ведь знаешь, что я всегда вступлюсь за тебя?

– Да, мам.

– Но я все равно расстроена твоим поступком и накажу тебя.

И она наказала Мику. Однако недовольство мамы ранило нас сильнее. Мы не любили ее расстраивать.

Невзирая на постоянное напряжение, в котором пребывали родители, отцу по мере нашего взросления все больше нравилось проводить с нами время. Иногда он разрешал нам забираться к нему на колени, когда смотрел какой-нибудь ужастик по телевизору – он обожал фильмы ужасов, – и мы ценили подобные моменты, предвкушали их, будто излюбленное лакомство. Вскоре мы стали опытными экспертами в деле правильного убиения вампиров и оборотней в случае, если наша семья подверглась бы их нападению. Мы с Микой даже вырезали колышки из деревянных палочек от мороженого и хранили их под кроватью.