Николас Спаркс - Три недели с моим братом [litres]

Дана тоже проснулась и завизжала. В стенах что-то шуршало и скрипело, игрушки падали, пол трясся, как желе… Я не знал, что это землетрясение, однако понимал – ничего хорошего в происходящем нет, мы в опасности. Мика это тоже понял. Он выпрыгнул из кровати, схватил меня и нашу сестру и оттащил на середину комнаты. В комнату ворвался отец – абсолютно голый, с диким взглядом. Мы никогда не видели его без одежды, и это зрелище поразило нас гораздо сильнее землетрясения. За отцом появилась мама – в отличие от него, в халате. Родители повалили нас на пол рядом друг с другом и накрыли своими телами, пытаясь защитить от сыплющейся сверху трухи.

Пол по-прежнему трясся, стены качались, но мы лежали рядом всей семьей, и это, как ни странно, успокаивало. Я внезапно ощутил, что все будет хорошо, словно проявления родительской любви и заботы было достаточно для нашей защиты. Я понял, что ошибался, лишь когда увидел по телевизору последствия землетрясения: разрушенные дома, провалившиеся дороги… Это землетрясение оказалось сильнейшим в данной местности – по шкале Рихтера оно оценивалось в 7,2 балла.

Позже мы с братом, подобно Федеральному агентству по чрезвычайным ситуациям, несколько дней рыскали по развалинам, разглядывая и исследуя их. Это был наш способ избавиться от страха перед землетрясением, и в дневное время он срабатывал. Однако по ночам мы долго не могли уснуть и страдали от кошмаров.

После первого сильного толчка город еще несколько дней потряхивало. Поначалу родители сразу же врывались к нам в спальню, как в первую ночь землетрясения. Постепенно они стали приходить с запозданием, а потом и вовсе перестали нас проверять. Тогда уже мы стали врываться к ним.

После очередного толчка мы вбежали в их спальню и запрыгнули прямо на спящих родителей, едва не раздавив их.

– Сделай что-нибудь, Майк! – обратилась к отцу мама.

Отец, уставший от подобных пробуждений, решил положить им конец и встал с кровати. Он был абсолютно голый, но к этому мы уже привыкли. Внезапно отец начал исполнять что-то наподобие танца индейского шамана, призывающего дождь: он взмахивал руками, кружился и пел:

– Землетрясение, перестань! Могучее землетрясение, уходи!

И когда он остановился, земля в самом деле перестала трястись!

Мы восхищенно уставились на отца, а он лег в кровать и велел нам уходить. В благоговейном молчании мы вышли из родительской спальни.

Думаю, не нужно объяснять, какое влияние это оказало на наши неокрепшие умы. Уже лежа в своих кроватях, мы с братом пришли к однозначному выводу.

– Наш отец умеет колдовать, – торжественно провозгласил Мика.

И я всецело был с ним согласен.

Этот случай заставил нас увидеть отца в ином свете – в новом, волнующем свете. Я рассказал все школьным друзьям, и они тоже сильно удивились.

Отец умел останавливать и дождь. Не постоянно, а лишь когда мы ехали в машине, да и то ненадолго. Каким бы сильным ни был дождь, отец оглядывался и иногда спрашивал, готовы ли мы к прекращению дождя. Если мы отвечали: «Да», он советовал нам закрыть глаза и не подглядывать. Потом говорил: «Стоп» – и дождь прекращался! На миг воцарялась тишина, капли больше не барабанили по крыше машины, а потом дождь вдруг снова начинался.

– Чтобы остановить дождь, нужно много силы, я не могу сдерживать его долго, – объяснял отец.

Только несколько лет спустя я заметил, что колдовство срабатывало у отца, только когда мы проезжали под мостом.

В 1972 году в нашей семье кое-что поменялось. Сестра начала учиться в подготовительном классе, и мама вышла на работу, так что после школы мы были предоставлены самим себе. Предполагалось, что за нами будет приглядывать соседка, но она редко это делала. Мы сообщали ей, что пришли из школы, а потом занимались своими делами. Ее это полностью устраивало. Она принадлежала к типу нянь «если что – зовите, а я пока посмотрю мыльную оперу». К тому же мы так привыкли быть одни, что не нуждались в присмотре.

Неудивительно, что у нас с братом в детстве было столько травм. Брошенный подростком камень раскроил мне голову – потом к парню наведалась полиция, а мой отец пригрозил ему серьезными побоями, если подобное еще раз повторится. Осваивая велосипед, я лишился двух зубов, растянул запястья и лодыжки и чуть не отрезал палец осколком стекла. Брат получал такие же повреждения, только чаще и серьезнее.

В больницу нас водили редко – в основном чтобы сделать прививки. Под «редко» я подразумеваю ситуацию из разряда смертельной угрозы для жизни. К стоматологу я впервые пришел в восемнадцать лет. Иногда я задавался вопросом – сколько крови мне нужно потерять, чтобы родители сдались и отвели меня в больницу? Они избегали визитов к врачу не из религиозных побуждений – просто были убеждены, что это станет не только пустой тратой времени, но и обойдется дороже, чем они могут себе позволить. Так что нам советовали терпеть, а врачей мы с братом видели только по телевизору.