Бронислава Бродская - Биарриц-сюита [СИ]

В какой-то момент под утро, уставшая, невыспавшаяся, раздраженная, Женя отдала себе отчет в том, что «нет, она не может отнести себя к этой московской молодежной тусовке, ей тут плохо и скучно», а самое главное, ее подсознательное желание познакомиться в клубе с приятным парнем, никогда не реализуется. Не подходили к ней парни, а те, которые подходили, не выдерживали никакой критики. Наутро, когда она выходила к родителям после «тусовки», они смотрели на нее понимающими взглядами, даже с какой-то надеждой, особенно папа. Женя рассказывала родителям о клубе, все в ее рассказах было «круто, классно, зашибенно, прикольно, суперски», но… поскольку она через какое-то время перестала интересоваться дискотеками, родители, скорее всего, сделали соответствующие выводы. Вульгарное, потное, животное веселье было не для Жени, и современная «ярмарка тщеславия» ее раздражала своей тупостью. Столько выпить, чтобы действительно стать «тупой овцой» она не могла, а прикидываться оказалось невмоготу.

Года два назад у Жени появилась своя собственная постоянная компании, и она перестала ходить с девочками в клубы, чтобы с кем-нибудь познакомиться и постараться слиться с «толпой». С «толпой» слиться все равно не получилось, у Жени достало мужества себе в этом признаться. Она умела говорить на их языке SMS, тоже писала «ваще, че, есстено или щас», но она знала, как на самом деле надо было писать, а большинство завсегдатаев клубов — не знали.

У Жени появился приятель, молодой режиссер, который ставил моноспектакли в молодежных маленьких театрах. Публики на них приходило немного, но парня знали. Женя познакомилась с ним после спектакля, за кулисами, куда она зашла, чтобы поговорить с молодым светилом и написать для Афиши обзор спектакля. Оказалось, что практически по всем вопросам они думают одинаково, любят одни и те же вещи, говорят на одном языке и прочее… Режиссер был худым, каким-то безвозрастным юношей в роговых очках, с темными прямыми волосами собранными в короткий хвост. Он носил растянутый свитер, джинсы и кеды, а на голове черную неснимаемую бейсболку. Женя с ним подружилась, именно подружилась, ничего большего. Они стали ходить по друзьям, которые жили в маленьких запущенных квартирах. Там были фотографы, звукооператоры, сетевые авторы, малоизвестные журналисты, художники-графики, просто художники, молодые театральные актеры, которых никто не снимал в сериалах, и они говорили, что сериалы — это «продать душу дьяволу, и что дело не в деньгах, а сниматься в таком фуфле — западло». Женя подпала под очарование их кружка, разговоров, неспешного распития сухого вина под орешки или чипсы. Никто не стоял на кухне и не жарил картошки или котлет, у них там и водки никто не пил. С одним парнем, археологом, аспирантом МГУ, они пожили все вместе в Крыму на раскопках какого-то кургана. Там среди них был молодой священник, еще не рукоположенный, выпускник философского факультета университета, разрывающийся между служением и своей светской тусовкой.

Женины друзья были людьми интересными, разными: непритязательными и простыми, честолюбивыми и снобами, мрачными и остроумными — той самой либеральной молодой московской интеллигенцией, с высокими и разнообразными культурными запросами, отгораживающейся от гламурных светских тусовок, но плохо сознавая, что у них тоже была «тусовка», хоть и другая, но со своим культурным кодом, со своими правилами. Женя перестала ездить на каникулы с родителями, она теперь всюду ездила с компанией. Ей было с ними хорошо, ее любили, считали «своей». Все бы хорошо, но… вечно это «но»! Компания была достаточно молодой, но разновозрастной: там были и двадцатилетние и сорокалетние. Мальчишки были все какие-то инфантильные, без денег, без светских умений в общении с женщинами. Мужики, как правило разведенные, опустошенные, не готовые ни к каким отношениям, кроме самых примитивных, и ни к чему не обязывающих. В этом кругу люди вообще боялись мало мальской ответственности, подводя под свой отказ от обязательств философскую базу, проповедуя теорию «childlessness». У многих, впрочем, дети были, и была вечная проблема безденежья и алиментов. Кроме того, по странной закономерности, ребята были в основном некрасивы: небольшого роста, пухленькие или, наоборот, слишком худые, в принципиально немодной одежде. Никто и не думал ходить в спортклубы: качалки были для плебеев. Все курили, марихуана была делом нормальным, особым богемным шиком, совершенно не предосудительным. С ними и через них с десятками других таких ребят Женя общалась в соцсетях, они шутили, ободряли друг друга, рассказывали истории, советовались, но никого из своей компании Женя не приглашала домой. Да, и кого, конкретно, она бы пригласила? Ребята и девчонки были «компанией», по-одиночке Женя их себе не представляла. Девочкам ей не хотелось говорить ни о чем, выходящем за рамки новостей о «третьих лицах» или об искусстве, а ребят она не могла представить своими «бойфрендами», хотя… за одним исключением.