Карел Мисарж - Окраина

— А вы из Праги?

Спасительные слова! Франтишек разжал руку, подвинулся на стуле, сел удобнее. Не только рука, тело — он весь освобожден. А какое было напряжение! И вот напряжения и следа не осталось, и объяснять ничего не надо.

— Из Праги.

— А вы поверите, если я скажу, что никогда еще в Праге не бывала.

— Нет… впрочем, да, — поправился Франтишек. — В нынешнее время это редкий случай…

— В Прагу не было экскурсий, а одной ехать — что бы я там делала? Ведь Прага вроде огромного сумасшедшего дома, да? По крайней мере если судить по телепередачам…

Телевизор знаком Франтишку только по факультетскому клубу. Пока это редкость, и в сравнении с экранами кино его экранчик до смешного мал.

— У вас уже есть телевизор?

Он понятия не имеет, до чего она опять испугалась. Счастье, что приборы уже убрали со стола. Пригубила снова — и все же вино в ее бокале не убывает.

— Есть… А что тут удивительного?

— Ничего. Просто немножко необычно.

На сей раз положение не спасти никакими рукопожатиями, никакой неудобной позой.

— Вы скучаете по Праге?

— Иногда. Но здесь так забавно. Мы с приятелем поселились в такой милой, уютной комнатке. И от завода близко. Только поле перейти. Теперь вот сами красим стены. Скорей бы кончить!

— А я бы скучала.

— Почему?

— Так. Дома-то мама и еду сготовит, и постирает. А здесь все сам да сам. Я бы скучала по маме. Или по своей девушке.

Теперь взгляд у Кветы стал жесткий, вызывающий. Франтишек только рукой махнул и сказал с неожиданной прямотой:

— Со своей девушкой я разошелся. Уже больше полугода назад. Вы рады?

— Не знаю. Все-таки дома, наверное, лучше… — Квета опять заговорила сбивчиво. — То есть в Праге, — поправилась она. — Убираешься в собственной комнатке, белье в собственном комоде… Расскажите, как у вас дома?

Выхода нет — и Франтишек понес околесицу:

— Ну, такой дом, облицованный желтым кафелем. Кухня — как обыкновенно. Буфет в ней, посуда с синими узорами. А гостиная, та в зеленых тонах. Ковер и прочее. Ну, спальня, те всюду одинаковые. И еще комната, где я спал и занимался…

Он чувствовал свое сердце где-то в горле, пальцы дрожат… Устремив взгляд на черную реку у них под ногами, он говорил все медленнее, все затрудненнее:

— В гостиной книжный шкаф со словарями, журнальный столик. Вокруг него маленькие кресла, зеленый плюш. Впрочем, это я уже говорил. Видите, как это непросто…

Франтишек не сразу собрался с духом отвести взгляд от реки, чтобы вырваться из мира своей фантазии. Когда это ему удалось, он увидел, что глаза у Кветы словно плавают во влаге. Это еще не слезы, но появление их всего лишь вопрос минут.

— Что с вами? Квета, что с вами? Я что, глупость спорол? Но вы ведь сами просили! Ну, дом как дом. Тысячи таких… Что у нас, что у вас…

Квета, проглотив слезы, заговорила прерывающимся голосом:

— А у нас тоже хорошо… Знали бы вы, как у нас хорошо, когда деревья в цвету. Крыш не видно. Сплошь цветы. Белые, розовые. А зимой — снег, снег… Куда ни глянь — снег. Только шпиль церковки торчит. Дым из труб… Прямо как на рождественских открытках. К каждому рождеству мама что-нибудь дарит. Вот в прошлый раз отрез подарила на костюм…

Последнюю фразу она произносит с торжеством в голосе и, умолкнув, чего-то ждет. Она похожа на собачку, которая выполнила свои трюки и теперь ждет, чтоб ее погладили и дали сахарок. И Квета получает награду. Франтишек проводит кончиками пальцев по ее разгоряченной щеке. Его пальцы чуть-чуть дрожат — нежность ее кожи поражает Франтишка. Давно уж не гладил он девичьих щек…

По черной реке проплыли черные баржи с черным углем. На носу у них ослепляющие прожекторы, в их белом свете весело полощутся флажки, а Франтишку и Квете отчего-то грустно. Будто все уже сказано и больше нечего делать. Перед внутренним взором Франтишка пляшут цифры расписания. Количество их угрожающе сокращается. Цифры похожи друг на друга, как куриные яйца. Двадцать один тридцать — двенадцать тридцать одна; двадцать три пятнадцать — двадцать три пятьдесят одна… Память, которую он напряг до предела, описывая квартиру Моравцев, теперь отказывает. Конечно, в портфеле у него лежит листочек, на котором выписаны часы и минуты, но по какой-то причине, непонятной ему самому, он стесняется заглянуть в портфель. Не хочется ему омрачать настрой свидания обыденностью неизбежной разлуки. Но ведь вся жизнь балансирует между встречами и разлуками, приездами и отъездами… Франтишек берет наконец портфель, но, чтоб Квета не увидела даже уголочка бумажки со столбиком цифр, от которых у него в голове уже совершенная каша, он проделывает с портфелем трюки, достойные ловкости циркового метателя ножей. В одном юмористическом журнале изображен был такой метатель, до тех пор обстреливавший ножами полуголую даму, пока не пронзил ей сердце; и в облачке, вылетающем у него изо рта, было написано: «Опыт не удался, чья это дама?» Манипуляции Франтишка тоже кончаются бесславно. Портфель соскальзывает у него с колен, и на полу беседки, оплетенной виноградными лозами, образуется довольно странный натюрморт: зубная щетка, бритвенный прибор, щетка для волос, паста, пижама. Франтишек бросается закрыть этот натюрморт собственным телом, а из темного угла за ними следит официант, переводя взгляд с одного на другую. Воспользовавшись тем, что Квета на минутку вышла, официант нейтральным тоном — чтоб не смущать молодого человека — произносит: