Карел Мисарж - Окраина

Пациентов нашего времени, возможно, отпугнула бы переполненная приемная врача, однако у доктора Фрёлиха был заведен совершенно своеобразный порядок. Доктор, правда, не потрудился озаботиться тем, чтобы приемную хоть как-то отапливали — желание, впрочем, беспредметное, так как в приемной не было печки, — но больных не угнетало опасение простудиться. Сколько бы ни набиралось пациентов — иной раз они даже не помещались в приемной и часть их торчала на улице, — но стоило появиться в дверях растрепанной голове черноволосой докторши, которая была мужу женой, секретарем и медсестрой, как все уже знали, что в тот же миг половина ожидающих схлынет. Ибо у доктора Фрёлиха был свой метод: в своем просторном кабинете он осматривал сначала всех женщин, потом всех мужчин разом. Благодаря этому приемная пустела ровно к двенадцати часам дня: женщины, мужчины, снова женщины и так далее. Нет нужды добавлять, что дети мужского пола автоматически присоединялись к мужчинам, женского пола — к женщинам. Настаивать на соблюдении врачебной тайны было бы столь же смехотворно, сколь и излишне. Обо всех абортах, беременностях или половых заболеваниях знали в пекарнях, мясных лавках и трактирах больше, чем сам доктор. То же самое касалось ярмарочных драк с их последствиями, а гриппа, дизентерии, ревматизма и параличей никто не стыдился. Поэтому, когда в одном из амбаров Уезда нашли спрятанный в ворохе зерна трупик новорожденного младенца, доктор Фрёлих, будучи призван на место происшествия, без лишней волокиты, расспросов и расследований заявил:

— Красная Корова. Приведите-ка ее!

Красная Корова было прозвищем создания лет тридцати, лицо ее было обезображено рожей; эта женщина работала в коровнике государственного имения. Она родила четверых детей и примерно столько же сделала выкидышей. Никто не признавал себя отцом, хотя кое-какие подозрения и высказывались. Красная Корова явилась со смущенной улыбкой и в ужасе попятилась перед низеньким, в дорогой шубе доктором, который с наигранной строгостью принялся размахивать кулаком перед ее изуродованным пылающим лицом:

— Анка, еще раз это сделаешь — сама знаешь, что тебе будет! В последний раз предупреждаю!

Своеобразная трактовка законности доктором Фрёлихом сегодня показалась бы нам до некоторой степени сомнительной, но людям она нравилась, и они долго комментировали и обсуждали всякий его поступок, всякое высказывание — до тех пор, пока опять кто-нибудь не повесится в сарае или не устроит себе выкидыш.

По каким-то непонятным причинам доктор Фрёлих оставил Франтишка последним в очереди, хотя на призыв докторши: «Мужчины!» — тот вошел в кабинет во главе группы человек в пятнадцать: скотников, возчиков из Уезда, прокатчиков, шахтеров, кузнецов, каменщиков, землекопов и поденщиков — частью из самой Гостоуни, частью из других поселков в окрестностях Кладно. Доктор со всеми на ты, и об их недомоганиях он отзывается с грубоватыми шуточками, по большей части невероятно глупыми. Ощупывая мускулистый живот какого-то рабочего с кирпичного завода Задака — рабочий лежал на обыкновенной кушетке, которая, несомненно, служила местом послеобеденного отдыха доктора (под ней валялось не меньше тридцати литровых пивных бутылок [7]), — доктор, фальшивя, напевал песенку собственного сочинения: «У кого монеты — дома тот филонит, у кого их нету — у Задака ломит». Молодого вальцовщика, жалующегося на загадочное колотье в груди, доктор выгнал, примолвив, что, если б это было еще во время войны, ладно, дал бы ему дней десять поваляться в постели, но на четвертом году мира — «сыпь, сыпь отсюда и больше ко мне не лезь!». Вальцовщик попятился в испуге, и всем было ужасно смешно, все казались самим себе важными персонами, словно их связывали с доктором узы суровой мужской дружбы, словно и они принимали участие в изгнании молодого лодыря, и начали вспоминать разные истории о великодушии доктора в период войны; но доктору все это почему-то вдруг перестало нравиться, он торопил пациентов раздеваться, все крепче прижимал пресс-папье к выписанным рецептам, все резче пристукивал латунной поковкой, которой придавливает огромную кучу бумажек. Франтишек, с восхищением разглядывавший большой диплом под стеклом, на котором из всей массы латинских слов ему были понятны только «доктор медицины Эмиль Фрёлих», не успел и оглянуться, как остался в кабинете последним.

— Ну-с, что новенького в Праге? — равнодушно спросил доктор, и Франтишку вдруг стало смешно.