Эка Курниаван - Красота – это горе

Эти необычные, мудрые слова Мамана Генденга, которого он так до конца и не перестал ненавидеть, столь согрели Шоданхо, что он даже забыл на миг о своем навязчивом желании переспать с женой (хоть и не мог отделаться от одного, самого сладкого воспоминания – о насилии в партизанской хижине).

У Мамана Генденга, в отличие от Шоданхо, и в мыслях не было насиловать жену. Наверное, вздумай он попросить, Майя Деви сняла бы одежду, легла на кровать и ждала бы, когда он на нее накинется. Но нет, не мог он так жестоко обойтись с юной девушкой, ребенком с невинными глазами. “Славная младшенькая”, так называл он Майю Деви, когда еще был любовником ее матери. Главное для мужа, считал он, – заботиться о счастье жены, тогда из нее выйдет хорошая спутница жизни. “Вот видите, как я горжусь своей женушкой, – говорил он всегда друзьям. – Когда я на ней женился, она в свои двенадцать уже умела и стряпать, и убирать, и букеты составлять. А теперь дел у нее прибавилось – после школы еще и печет на заказ”.

Спрос на печенье был так велик, что Майя Деви наняла двух помощниц, сироток лет двенадцати, которых приютила. С утра до вечера кипела у них работа – месили тесто, разжигали печь, украшали печенье.

Но за всеми этими хлопотами Майя Деви никогда не забывала о муже, потому-то и был так счастлив Маман Генденг. Однако он по-прежнему ее не касался – хотел продлить ее беззаботное детство. Пусть она и выросла в доме первой в городе проститутки, но сама, возможно, и не помышляет о близости с мужчиной. А узнав о том, что стало с обоими детьми Шоданхо, он лишь укрепился в мысли, что женщину нельзя ни к чему принуждать. Даже если речь о твоей жене.

И преисполнился гордости за свое терпение – несколько лет не знал он женщины, лишь помогал себе рукой в уборной. Их с женой ласки ограничивались поцелуем в лоб на ночь или перед школой, да иногда сидели они обнявшись в кино, а если она засыпала на диване, он относил ее в постель. Он даже ни разу не видел ее обнаженной. Бывший воин-кочевник, он проявлял недюжинную стойкость, спокойно наблюдая, как сменяют друг друга времена года.

И вот однажды, когда Майе Деви было почти семнадцать, она удивила Мамана Генденга словами: “Я решила бросить школу”. И сказала уверенно, что хочет больше времени посвящать дому и мужу.

Маман Генденг мог бы возразить, что заботой не обделен и другого такого счастливого мужа в городе не сыскать – вон сколько их сбегают к мамаше Калонг! – но, увидев во взгляде жены непоколебимую твердость, согласился с ее решением.

В тот же вечер зашел он к жене в комнату пожелать доброй ночи, поцеловать перед сном, как всегда. Майя Деви лежала нагая на розовых простынях, в тусклом свете лампы, и улыбалась ему, а в воздухе витал аромат роз. Майя Деви сказала:

– Любимый, я твоя жена, теперь я уже взрослая и могу делить с тобой ложе. Обними же меня, возьми меня нынче ночью. Это будет самая дивная ночь в нашей жизни, наша первая ночь, которой мы ждали пять лет.

Майя Деви, красотой в мать, была ослепительна – волосы рассыпались по подушке, груди дерзко торчали, прекрасные бедра излучали силу. У Мамана Генденга на миг дух занялся. Ей-богу, не подозревал он, что пять лет ожидания увенчаются такой наградой, – будто в конце долгого пути он нашел величайшее на свете сокровище.

И словно влекомый невидимой силой, приблизился он к жене и одарил ее такими нежными ласками, что она выгибалась дугой и извивалась змеей, часто и шумно дыша. С неторопливым спокойствием, закаленным пятью годами ожидания, лег Маман Генденг на кровать, благодарно уткнулся в лоб жены и стал осыпать ее щеки и губы долгими жаркими поцелуями. Майя Деви раздела его так бережно, что он и не почувствовал.

И погрузились они в великолепную брачную ночь, длиною в несколько недель. Как молодожены, почти не выходили они из дома и любили друг друга от заката до рассвета, а потом с утра до полудня. Из постели выбирались только подкрепиться, помыться да глотнуть свежего воздуху. Их необычайный медовый месяц пришелся на тот самый октябрь, дождливый и кровавый, и не подозревали они, что творится в Халимунде.

Аламанда последней узнала о том, что Кливон в тюрьме и наутро в пять будет казнен. Весть принес ей ветер, ворвавшийся в окно, когда она лежала у себя в спальне и ждала возвращения мужа. Она почти не покидала дома с начала октября, с тех пор как Шоданхо с головой ушел в срочные непонятные дела. Аламанда содрогнулась: тот, кого она до сих пор тайно любит, на рассвете погибнет – под пулями, или в петле, или в схватке с аджаками.